Дом 16/1
Шрифт:
Уставала Софья ужасно, а конца и края никак не предвиделось. Однажды, впрочем, ей показалось, что, наконец, началась ремиссия. Лариса вполне осмысленно уставилась на нее и даже попыталась что-то сказать, но у нее ничего не вышло, она заплакала. Слезы текли и текли из потухших глаз.
Девушка принялась обзванивать лечащих врачей, однако к приезду самого первого из них мачеха снова впала в беспамятство. Еще раз добиться каких-нибудь улучшений не удалось.
Так они и жили. Парализованная женщина за ширмой и молодая симпатичная Сонечка с неиссякаемой ненавистью в душе. Причем, девушка была
Пару раз Софья доставала из заветного тайничка темную бутылочку (раздобыла по великому блату, переплатила с лихвой) с надписью «Осторожно, яд» на этикетке, но применить содержимое не решалась. И дело было не в том, что она боялась, что ее обвинят, осудят. Никому бы и в голову не пришло, что Лариса умерла не сама: жидкость гарантировала паралич мышц организма, моментальную смерть и практически бесследно рассасывалась в теле. Однако рука сама останавливалась на полпути к склянке. Девушка не могла дать этому объяснения. И даже записалась на прием к психотерапевту.
Молодая вежливая женщина пыталась влезть к ней в душу в течение трех сеансов. При этом она мило улыбалась, показывая ровные белые зубы, говорила медленно и вдумчиво. Сонечка никак не хотела попасться на это. Последней каплей было то, что психотерапевт восприняла ее жизнь на свой лад. Вернее, переиначила все сказанное и в ответ наговорила глупостей. Она посчитала, что проблема ненависти кроется не в Ларисе, а в самой пациентке. Что последняя ненавидит, чтобы жить, а не живет, чтобы ненавидеть.
Все нутро Софьи воспротивилось такой трактовке ее жизни. Она не стала ничего доказывать зануде и ушла, хлопнув дверью, хотя оплатила десять сеансов вперед. Больше открывать свою душу ни перед кем девушка не собиралась.
Дни шли за днями. Лариса лежала бревном уже три года. Сонечка привыкла к обузе. И даже стала приводить случайных кавалеров домой. Ей нравилось наблюдать, как они переходят от состояния шока к состоянию возбуждения и обратно. Девушка хохотала. Это было милым развлечением, она не могла отказать себе в нем.
Тем более, что остальная жизнь проходила как бы вне Сонечки. Недавно, в конце мая, в их подъезде произошло покушение на какого-то предпринимателя. Даже пострадала консьержка Варвара Петровна. После девушка пару раз делала ей перевязку. При этом думая: неужели не мог дурак-киллер заодно пристрелить и мачеху. Одним человеком больше, одним меньше… Хотя, как бы он оказался у них дома?
А Варвара Петровна тем временем увлеченно рассказывала Софье о своем новом котенке. Девушка кивала головой, делала вид, что внимательно слушает, но не могла понять ее восторга. Как можно испытывать какие-то теплые чувства к комку шерсти?… Тем более зная заведомо, что тебя не понимают по-настоящему, что живут одними лишь рефлексами и ничем более… Впрочем, привязываться к живым людям, по ее мнению, было еще более неблагодарным занятием.
Второго июля жизнь Сонечки в который раз сделала крутой вираж. Когда девушка с утра подошла к Ларисе, чтобы сделать ей укол, та была уже холодная…
«Присмирела Сонечка и сидит тихонечко»…
Девушка прокручивала всю свою жизнь. Все моменты. Любовно. Трепетно. Будто ласкала. Со всем были связаны особые ощущения – она и не замечала их раньше. Не знала, что то или иное событие, оказывается, вызывало в ней столько эмоций и волнений. Было приятно на душе, сладко. Напоминало запах ладана…
Хотя почему ладана? Это же запах смерти. А у нее теперь начинается новая жизнь. Свободная, без лишних обязательств и личных обстоятельств. И эта жизнь должна начаться уже не с крамольных теперь мыслей о предоставлении последнего приюта той, которую она так долго ненавидела. Хочешь – не хочешь, кто еще это сделает? Надо договориться обо всем, пригласить на поминки… Хотя кого приглашать? Что-то никто больно не рвался взваливать на себя ношу по уходу за неподвижным телом… Зато рассуждать о бренности бытия придут многие… Впрочем, можно потерпеть денек.
А потом… Закопать и перечеркнуть эту часть жизни! Жаль, останется привкус… ладана…
Софья с привычной ненавистью посмотрела на лежащее мертвое тело. Наверное, оно вызывает такие мысли? Лежит тут себе – неподвижное, холодное, не может ни во что вмешаться, посоветовать, поспорить… Даже своей смертью Лариса умудрилась испортить ей жизнь… Она и раньше мешала ей, и сейчас…
Или не Лариса?..
Внезапно руки и ноги девушки похолодели, а лоб покрылся испариной – сейчас до нее дошли слова психотерапевта… Да, дело было не в мачехе, дело было в ней. Она ненавидела, чтобы жить, потому что все другие чувства были ей недоступны – они просто прошли мимо. Сонечка не знала их… Она не способна ничего чувствовать: ни любовь, ни радость, ни тоску… И вспоминая свою жизнь, она смотрела на нее, как на фильм, идущий на экране: пройдет, забудется и не оставит следа… Дело в ней, в Сонечке…
Это открытие было ужасным. Ее знобило. Дыхание стало судорожным. Девушка до боли сжала руки в кулаки. Длинные ногти вонзились в ладони так, что потекла кровь. С тупым недоумением смотрела Сонечка на алые дорожки, даже попробовала на язык. Кровь была сладко-соленой и пахла железом, как у всех остальных людей в мире. Но это физиология… А душа? Где ее родная душа? В каких дебрях она заблудилась?
Софья не хотела верить внезапному открытию, но озарение уже проникло в нее, растревожило. Девушка подскочила к Ларисе и принялась ее трясти. Мягкое безвольное тело дрожало в сильных руках, но жизнь уже покинула его и ничто не вернуло бы ее обратно… Софья трясла и трясла мачеху, чувствуя во рту крошево собственных зубов…
Это была точка невозвращения… Дальше ничего не было. Надо было начинать что-то новое. Без ненависти…
Софья пошла на кухню, достала заветную бутылочку из тайничка и махом опорожнила ее, одним глотком перечеркнув свою ненависть. Потом на ватных ногах подошла к софе, на которой покоилась Лариса, обхватила холодное тело… И ушла…
Ей было неведомо, что их нашли только на третий день, после выходных: в отсутствии консьержки бдительности никто не проявил. Их нашли, потому что из-за летней жары из-под двери пошел смрад.