Дом аптекаря
Шрифт:
— Да, наверное, — согласилась Рут.
Женщина поднялась и начала рыться в пакетах.
— Я купила оберточную бумагу и бечевку. Картина не очень большая. Донесу и сама, правда?
Майлс и Рут переглянулись.
— Э-э… послушайте, вы, наверное, не поняли, — с неловким смешком начал Майлс. — Ваше заявление еще не рассмотрено. Решение принимает комитет. Если никаких проблем не будет, если все правильно, картину вам доставят. А пока надо набраться терпения и подождать.
Старуха выпрямилась и сердито посмотрела на него:
— А по-моему, молодой человек, это вы не понимаете. Картина моя. Она принадлежала
Майлс покраснел.
— Извините, но забрать ее нельзя. Я имею в виду, что факт ее принадлежности вам еще не установлен. Есть определенная, установленная законом… э… Рут, как по-голландски процедура?
— Про-це-ду-ра, — медленно произнесла Рут. — Помнишь, я давала тебе книгу с таким названием? Пишется так же, как и по-английски.
Зонтик упал на пол. Старушка наклонилась, чтобы его поднять, но при этом уронила другие пакеты.
— Существует процедура, — громко, чтобы слышала не только посетительница, но и стоящий за спиной Каброль, сказала Рут. — Все вопросы по заявлениям принимают в нашем главном офисе. Мы занимаемся лишь исследованиями. Мы ничего не решаем. Откровенно говоря, нам вообще запрещено контактировать с претендентами.
— Вот именно, запрещено, — выходя вперед, вставил Каброль.
Со стаканом воды вернулась библиотекарша. За ней следовал охранник. Девица со стуком поставила стакан на стол.
— В эту часть здания даже не пускают без специального пропуска, — заговорил Майлс. — Я дам вам номер телефона офиса, и вы сможете связаться с ними. Они все объяснят.
Старуха наконец выпрямилась.
— Объяснить я и сама могу. Думаете, не понимаю? Вы присматривали за моей вещью, а сейчас я хочу ее забрать. Немедленно. Так что будьте добры принести. — В голосе ее прорезались визгливые нотки, появляющиеся в пожилом возрасте у женщин определенного класса, когда они отстаивают свои права. Проснувшийся Тиммерманс с любопытством наблюдал за происходящим. Рут и самой с трудом удалось сдержать улыбку, вызванную рефлекторным сокращением мышц. Сцена как будто была взята из старого фильма. Амстердам — город молодых. Мафусаилы составляют в нем незначительное меньшинство и воспринимаются общественным сознанием с куда меньшей терпимостью, чем воришки или любители травки.
Старушка снова окунулась в глубины фамильной истории.
Охранник положил руку на бедро. Пальцы его едва заметно шевелились, как у замечтавшегося пианиста, постукивая по кобуре автоматического пистолета.
— Как она прошла? — строго спросил Каброль.
— Меня позвали… пришлось отойти секунд на тридцать. Надо было помочь женщине сложить коляску. Она, должно быть, и проскочила. Я даже не заметил. — Охранник легонько прикусил нижнюю губу и пожал плечами.
Рут протянула карточку с номером телефона главного офиса, но старуха швырнула ее на пол и уже собралась было продолжить изложение своей биографии, когда астма снова напомнила о себе. В горле у нее защелкало, она согнулась, прижав руку к груди, и Рут подала ей ингалятор.
Каброль махнул библиотекарше рукой, кивком указал на стол, и девушка начала рассовывать по пакетам вещи старой дамы.
— Уберите
— Великолепно, — буркнула библиотекарша, промокая крохотную лужицу бумажной салфеткой. — Как раз этого нам не хватало. Теперь будем жить с этой вонью до конца недели. — Закончив промокать, она решительно сгребла все, что валялось на столе, в сумочку.
Каброль подал еще один знак, и охранник, зажав в одной руке пакеты, а другой взяв старушку за локоть, двинулся вместе с ней к двери. Дама попыталась сопротивляться, но он был слишком силен для нее.
— Я не позволю так с собой обращаться! — возмущенно прокричала она, поворачивая голову. — Не позволю! Если бы Сандер был жив, он бы такого не потерпел! Он бы вступился! Я требую вызвать ваше начальство. Кто здесь главный?
Конец акта.
Вдалеке хлопнула дверь. Прошуршал резиновый коврик. Протесты и жалобы еще доносились некоторое время, но потом дверь лифта со вздохом закрылась, и кабина унесла их вниз.
Глава вторая
Рут совсем забыла о времени.
Она изучала документы «Абрахам Пулс и сыновья», амстердамской транспортной фирмы, занимавшейся — разумеется, по распоряжению нацистов и под их контролем — вывозом собственности голландских евреев. Майлс пытался разобраться в переписке между «Лиро-Банком» и пятью уполномоченными, работавшими на Артура Зейсс-Инкварта, рейхскомиссара Нидерландов. Когда она наконец посмотрела на часы, было уже пять. После бесцеремонного выдворения старушки с пакетами прошло четыре часа. В читальном зале оставались только Рут и Майлс.
Майлс поднял голову.
— Ну как, все в порядке? — спросила Рут.
Он устало потер глаза.
— Было бы не так плохо, если бы в конце туннеля появился хоть какой-то свет. Но его нет. Есть только пещера. Ты бы почитала! Невероятно.
— Что там?
— Группа IVB-4. Отдел Адольфа Эйхмана в имперском управлении безопасности. С немецким у меня не так уж плохо, но чтобы разобраться в переписке, надо быть знатоком эвфемизмов. Читаешь такие слова, как реквизиция, хранение, и понимаешь, что означают они совсем другое. Кража. Воровство. Кради и убивай. Просто удивительно, как все это совершалось под прикрытием казенных, бюрократических формулировок. Словно скрепки заказывают. Казалось бы, им следовало заботиться о сокрытии следов, но на деле все наоборот. С другой стороны, учет — это ведь способ легитимизации. Alles in Ordnung. — Он развел руками. — А что у тебя?
— Ты когда-нибудь слышал о таком художнике, ван дер Хейдене? Восемнадцатый век.
Майлс задумался. Покачал головой. И вдруг закивал:
— Наша старушка.
— Какая старушка? Та, что приходила сегодня? — Теперь Рут тоже вспомнила. — Верно. Она называла…
— Вот именно. Выходит, картину намалевал ее предок?
— Получается, что так. Фамилии совпадают — ее и та, что в письме. Вот тебе и основания для претензии.
Майлс вставил в компьютер какой-то диск и включил быстрый поиск.