Дом без ключа. Книга 2

Азаров Алексей Сергеевич

А радистов нет. Есть радиолюбители, прилично, или хорошо, или даже превосходно владеющие ключом, патриоты Франции. Во-первых, как их отыскать? Во-вторых, как проверить их честность, мужество, верность слову, скромность, точность, молчаливость?

Три радиста. И еще два из резервной группы в Нанте — новички, плохо знакомые с условиями в Париже,— их еще учить и учить. Жермен, согласись он вернуться, принесет больше пользы. Надо попробовать!

Хозяин кабачка на рю Пастурей упорно отказывается узнать Жака-Анри. Старый пароль— «Есть ли у вас виши?»—вероятно, уже не действует, и переговоры грозят закончиться безрезультатно.

— Мне нужен целый ящик,— настаивает Жак-Анри.— Вспомните, в августе вы получили партию, я был тогда у вас.

Никакой реакции. Хозяин полотняным полотенцем с петухами самоуглубленно вытирает стаканы.

— Ящичек виши для больного Жермена!— просит, втолковывает, уговаривает Жак-Анри.— Луи клялся, что у вас есть.

— Ладно,— сдается хозяин и тычет пальцем через плечо.— Подожди-ка там, я сейчас.

Жак-Анри только однажды был а этой задней комнате, но готов поручиться, что я ней ничего не изменилось. Длинные полки все так же уставлены бутылками — по большей части пустыми; связки лука висят по стенам; низки сушеных грибов, олеография в простенке, нераспечатанная картонная коробка с кружками...

— Любуетесь?— говорит хозяин, входя.

— Здорово же пьют! Сколько пустых.

— Это коллекция.

Жак-Анри наклоняется к полке, разглядывает бутылки.

— Здорово,— говорит Жак-Анри.— Настоящий музей! Но я предпочитаю виши. Понимаете?

— Все верно, только я вас не узнаю.

— Я был в августе.

— Не разыгрывайте меня! Что я — слепой?

— У меня была бородка,— напоминает Жак-Анри.

— Генрих Четвертый?

— Да, и баки.

— Фу ты черт! Ну и здорово же вы изменились! Станьте-ка к свету... Так... Да, глаза ваши.

— Чьи же еще?— смеется Жак-Анри, не скрывая облегчения.

В другое время он объяснил бы хозяину, как и какими способами изменяют внешность — в общих чертах, не посвящая, конечно, а тонкую технику, очень специфичную и далекую от той, которой владеют театральные гримеры. Однако сейчас его больше интересует Жермен.

— Свяжите меня с ним,— просит Жак-Анри.

— Это невозможно.

— Почему? Он вне Парижа?

— Он далеко. Вы нашли тогда посылку?

— Спасибо. Можете передать Жермену, что он мне нужен позарез?

— Попробую,— говорит хозяин с сомнением.— Это не так-то легко. Вы из Лондона? Как там наш Шарль?

— Уверяю вас, я не от де Голля.

— Ладно, дело ваше. Наведайтесь в начале марта. Желаю удачи, старина. И не сердитесь за прием — виши продано еще в прошлом году. Вы поняли?

Автобус, а потом метро уносят Жака-Анри с рю Пастурей, долгим путем перемещая к площади Вандом и пасмурной боковой улочке с тем же названием. Здесь запасная квартира, которой теперь предстоит стать основной. Жак-Анри ею не пользовался, берег — одна из последних.

Консьерж встречает его немногим дружелюбнее хозяина кабачка. Судя по прокуренным усам — желтым снизу,— он из отставных военных, а почтенная плешь и седина точно указывают, что воевал он во времена Вердена. Жак-Анри на всякий случай протягивает ему лачку «галуаз».

Консьерж презрительно сплевывает.

— Морская капуста!

— Зуав?

— Третьего кирасирского!

— Славные дела, не так ли?

После такого начала консьерж значительно добреет. Шевеля подкрашенными никотином усами, он благожелательно поглядывает на Жака-Анри, и тому приходится круто менять тему — ветераны, дай им волю, готовы часами повествовать о днях минувших: ходячий эпос, изнывающий без слушателей.

— У меня найдется пачка кепстена для вашей трубки.

— Как вы угадали?

— Угадывать — обязанность хорошего журналиста.

— Ах, вот оно что! Надолго в Париж, господин редактор?

— Посмотрим. В Тулузе так неспокойно, что я истосковался по тишине.

— Ваша квартира на третьем, господин редактор. А где вещи?

— На вокзале. Простите?

— Антуан Бланшар, господин редактор.

— Порядок прежде всего, мсье Бланшар? Не так ли?

Усы, как водопад, стекают на губы. Консь-ерж пытается придать себе значительный вид и официальную строгость.

— Это как водится,— говорит он и снова сплевывает.

— Вот бумаги, мсье Бланшар: паспорт, карточки, пропуск...

— Комиссариат радом,— говорит консьерж, и губы его совершенно исчезают за водопадом усов.— Положено относить лично.

— Жаль. Кстати, мой отец был при Седане. Зуав.

— Хм, зуав... Ладно, давайте бумаги, у меня там есть землячок, а господь учит помогать ближнему.

— Возьмите на свечки.

Жак-Анри дает ровно столько, сколько положено за такие услуги.

...Ну вот и один. Наконец-то один!.. Жак-Анри слоняется по пустой квартире, тесной, но чистой и теплой, рассчитанной на семью. А у него нет семьи... И любимой тоже нет. Жаклин, кажется, любила или так казалось. Он сделал все, чтобы отдалить ее: был сух и строго выговаривал за промахи.... Жаклин мертва. И Жюль мертв.

Жак-Анри ходит из угла в угол и вспоминает— уже не о Жаклин; хозяин кабачка перед прощанием рассказал, что к нему приходила полиция, показывали фотографию немолодого полного мужчины, допытывались, не бывал ли он на рю Пастурей. Он памятлив и наблюдателен, хозяин. Описал Жаку-Анри того, кто был изображен на снимке... Сомнений нет: Жюль!.. Сфотографировали мертвого? Скорее всего. Теперь ищут тех, кто знал, видел его, разговаривал с ним. Отныне антикварная лавка под запретом. Туда нельзя. На старые квартиры тоже лучше не ходить... Плохо.

И с радистами плохо. Трое, система скомкана и уже не страхует от пеленгации. Нужен четвертый, а где взять? Вся надежда на Жермена...

Жак-Анри дергает за шнур, поднимает камышовую шторку. Если смотреть наискосок, видна площадь Вандом, Колонна, машины, идущие по кругу — осторожно и медленно, ибо мостовая мокра.

Гастон уже неделю ездит в Женеву. Привозит сообщения какого-то Макса. С Гастоном все хорошо. В первую ездку к нему никто не подошел, а во вторую возле вагона объявился маленький человечек, почти карлик, с грустными библейскими глазами и, назвав пароль, без объяснений — кому и от кого — сунул мешочек с орехами. Гастон довез посылку до Парижа, а Жак-Анри в одном из орехов — пустом — нашел записку... О Ширвиндте там не было ни слова; несколько информаций, подписанных Максом, и указание передать их в первую очередь. Жак-Анри попросил у Центра дополнительный сеанс.