Дом без ключа
Шрифт:
Поправив штанину, Вальтер делает первый шаг, чтобы уйти, но останавливается: дверь магазина открывается и одновременно в глубине помещения звонко и весело звенит колокольчик. Это не Минна. И не покупатель. Господин в сером котелке, перешагивающий порог, не обременен покупками. Ширвиндт делает несколько шагов, понимая, что уже поздно…
— Господин Ширвиндт?
Вальтер оборачивается.
— Признаться, я так и думал, что вы придете сюда.
— С кем имею честь?
Серый котелок повисает
— Шриттмейер… Если вы не спешите, мы могли бы побеседовать.
Ширвиндт мысленно обшаривает свои карманы. Бумажник, ключ, носовой платок. Ничего компрометирующего. А в конторе?.. Идет ли там обыск?
— Я вас не знаю! — говорит он резко.
Шриттмейер осторожно, почти робко прикасается к его руке.
— Я из полиции. Показать документы?
— Это официальный разговор?
— О нет…
Продолжая идти, Ширвиндт роняет:
— У меня нет дел с полицией. Тем более частных.
— Вы не поняли, — тихо говорит Шриттмейер. — Это, конечно, не допрос, но и не частная беседа. Мне кажется, нам лучше продолжить у вас в конторе. Сегодня как раз воскресенье, и нас не будут отвлекать.
— Хорошо, пойдемте!
Больше не о чем пока говорить, и они идут молча. Шриттмейер с достоинством несет свой котелок на яйцеобразной голове. Кажется, что она сидит не на шее, а на стальном негнущемся пруте. У подъезда «Геомонда» к ним присоединяется широкоплечий здоровяк в макинтоше, вышедший из подворотни.
— Я не один, — словно извиняясь, говорит Шриттмейер. — Он нам не помешает.
— Это уже слишком, инспектор!
— Комиссар, если позволите.
— Тем более! Вторжение в частное владение?.. Я немедленно звоню адвокату!..
Шриттмейер смущен.
— О прошу вас… не надо лишних слов. Ордер подписан прокурором Конфедерации. Разве я рискнул бы нарушить закон?
Ордер в порядке. Ширвиндт убеждается в этом, прочитав документ от заголовка до подписи. Не заполнена только графа: «По подозрению или обвинению в…» Там стоит прочерк.
Войдя в кабинет, Ширвиндт бросает бумагу на письменный стол.
— Ищите!
— Сначала, если позволите, несколько вопросов.
Шриттмейер деликатно присаживается у стены, кладет котелок на колени. У него вид просителя, а не полицейской ищейки. «Черт бы побрал все эти фокусы! — думает Ширвиндт. — Когда взяли Минну?.. Неужели за передатчиком?..»
— Вы знали Роз? — спрашивает Шриттмейер. — Роз Марешаль.
— Она служила у меня.
— Долго?
— Это допрос?
— Я не веду протокола… Марешаль долго работала с вами?
— В «Геомонде»?
— Где же еще!
— Я не стану отвечать.
Шриттмейер огорченно вздыхает.
— Напрасно, господин Ширвиндт. Вы один из немногих, кто мог бы пролить свет на ее исчезновение.
— С чего вы взяли?
— Мне так кажется… Вам известны ее привычки, увлечения, черты характера?
— В какой-то мере — да.
— Вот видите! — Голос Шриттмейера все так же тих. — В ее студии в Давосе не нашлось ничего, что позволило бы нам выдвинуть обоснованную версию, в пансионе тоже… За исключением вот этого. Угодно взглянуть?
На ладони Шриттмейера лежит радиолампа. Ширвиндт, не сдержавшись, проглатывает слюну. К этому он не был готов. Как и почему лампа осталась в студии? Почему связной не нашел ее и не унес?
— Ну и что? — говорит он довольно спокойно.
— Ничего. Просто лампа.
Ширвиндт воинственно надвигается на комиссара.
— Лампа!.. Марешаль!.. Студия!.. Вы только что вышли из радиомагазина, господин Шриттмейер! Почем мне знать, не там ли вы ее прихватили? Уверен, что на прилавках магазина полным-полно подобного добра!
Шриттмейер держит лампу двумя пальцами. Огорчение, написанное на его лице, достигает наивысшей точки. Он буквально переполнен душевной болью за Ширвиндта, не понимающего самых простых вещей. Вальтер ждет, что комедия вот-вот кончится и будет то, что и должно быть: крик, угрозы, наручники, протокол…
— Вы не правы, — еще тише говорит Шриттмейер. — Это не совсем обычная лампа. Таких в продаже нет. Будь вы радистом, она сразу же показалась бы вам подозрительной. Но вы же не радист?
— Говорите прямо: что вам надо?
— Позвольте повесить котелок?
Вальтер кивает на вешалку и ждет продолжения. Странный разговор начинает его интересовать. Этот Шриттмейер удивительно откровенен.
— Я не радист, — говорит он.
— А Марешаль?
— Откуда мне знать?
Шриттмейер всем своим видом выражает согласие.
— Действительно — откуда? Будь я приватно связан с английской или американской разведкой, я бы, разумеется, не стал информировать об этом фирму, в которой служу. Если допустить мысль, что Марешаль была человеком Интеллидженс сервис, то зачем бы она призналась вам?
— Вы говорите — англичане? А почему не немцы?
— На немцев Марешаль не работала. Нелогично было бы для СД или абвера похищать собственного агента. Ведь так?
Дверь открывается, и на лице Шриттмейера мелькает досада. Полицейский заглядывает в кабинет.
— В чем дело?
— Уже двенадцать, комиссар.
— Ах, да… Начинайте, но поаккуратнее! Постарайтесь ничего не порвать и не разбить… Он нам не помешает, господин Ширвиндт…
Полицейский неслышно закрывает дверь, и тут же за стеной кабинета что-то со звоном падает на пол. «Саксонские часы! — догадывается Ширвиндт. — Хорошее начало!» Шриттмейер поджимает губы и беспомощно разводит руками.