Дом бьющихся сердец
Шрифт:
– То есть как это «поместила»?
– Твоя мама перенаправила тебя в утробу Агриппины, – говорит Лор. Я морщу лоб, и Лор уточняет: – С помощью магии.
Подождите-ка… чего?! Я перевожу взгляд с отца на Лора, вновь на отца, вновь на Лора. Меня магией перенесли из одного тела в другое? Я подозревала, что меня подменили, однако новость о том, что это сделали еще в утробе, ошеломляет. Впрочем, теперь понятно, каким образом дедушка мог увидеть роды своей дочери. Тем не менее мысль о том, что меня передали из одного организма в другой,
– Как у нее получилось? Она что, просто щелкнула пальцами, и оп?!
Лор улыбается.
– Магия шаббинок связана с кровью, так что никаких щелканий. Хотя пальцы покалывает, поскольку печати пишутся кровью.
Я изучаю кончики пальцев – не мерцают ли? – но блестит лишь грубая кожа мозолей. Спешу спрятать под бедра свои неженственные руки, хотя они вряд ли смутят Лора или отца.
– Откуда вы знаете, что я действительно дочь Деи?
Лор барабанит пальцами по столу.
– Помимо того, что ты унаследовала большинство ее черт?
– Я всегда считала, что унаследовала многое от женщины, которая меня родила.
Лор пододвигается вперед, его кожаные брюки скрипят.
– Прежде чем Мериам связала магию Деи, она послала Бронвен видение, чтобы твоя тетя могла за тобой присматривать и в надлежащее время отправить на мои поиски.
Глаза отца застилают настолько сильные эмоции, что гигант начинает плакать. Слезы катятся по щекам, размывая краску, он что-то бормочет на вороньем языке, что, несмотря на гортанное произношение, звучит мягко.
Обещает ли он возмездие всем участникам засады или же благодарит богов за мое спасение?
– Что случилось с ребенком Агриппины?
– Агриппина была беременна? – Медведеподобный ворон трет мокрую щетинистую щеку, размазывая сажу.
– Раз я подменыш, то меня подменили. М-м… – Язык скользит по губам. Я не могу назвать шаббинку, давшую мне жизнь, «мамой» даже мысленно. Моя мама – Агриппина. Хотя она, скорее всего, меня не любит – возможно, не любила никогда, – я не могу вырвать ее из сердца и заменить другой только потому, что у нас разные гены. – Дея воспитывает ребенка Агриппины?
– Агриппина не была беременна, – невозмутимо отвечает Лор.
Мои брови почти сходятся.
– Я не… мне казалось, чтобы появился подменыш, нужно поменять местами двух младенцев?
На губах Лора играет мягкая улыбка.
– Магия шаббинок довольно необычна.
Довольно?! Скорее совершенно невероятна!
– Где же Дея? В Шаббе?
– Мы знаем только, что там ее точно нет. – Лоркан подцепляет спаржу с верхушки овощной горки и подносит ко рту.
– Откуда знаете?
– Потому что мы уже несколько дней летаем вокруг барьера Шаббе, и от твоей матери ни слуху ни духу. – Кахол, должно быть, скрипит зубами, поскольку его подбородок превратился в сплошные углы.
Я хмурюсь.
– Как такое возможно?
– Бронвен считает, что Мериам блокировала магию Деи. – Лор откусывает хрустящую
– Мериам? – Почему это имя кажется знакомым?
– Мериам была шаббинской любовницей Косты. Это женщина, которая обрекла нас на гибель и чья кровь питает барьер. – В голове проносится воспоминание о нашем разговоре. – Мериам также мать Зендеи. Твоя бабушка.
Спина выпрямляется, будто позвоночник превратился в змеиный клык.
– Я прихожусь родственницей колдунье, которая прокляла ваш народ?
– «Наш» народ. Ты можешь не принимать свое наследие, но ты как шаббинка, так и ворон, Фэллон.
Я поджимаю губы, не желая принадлежать кому-либо или чему-либо.
Ты принадлежишь, – рычит Лоркан. – Ты принадлежишь…
Прежде чем он успевает сказать «небу» – которое он присвоил себе – или розовой точке скал на горизонте, я спрашиваю:
– Если моя мама не в Шаббе, то где же?
– Не знаю. – Отец обхватывает гигантскими пальцами кружку с вином. Металл царапается о металл, как мел о грифельную доску. Мгновение спустя я осознаю, что звук донесся от него: от его ногтей, которые удлинились и превратились в железные когти, хотя все остальное осталось человеческим. – Я не знаю. Не чувствую ее. – Кахол сжимает кубок, из которого фонтаном выплескивается вино.
Не чувствует?
Они пара.
Я вскидываю брови.
Партнеры чувствуют друг друга?
Да.
Если он ее не чувствует, откуда знает, что она жива?
Надежда.
То есть отец на самом деле не знает, жива ли моя мать, или же Лоркан велит мне надеяться?
– Мы ее найдем, Кахол. – Лоркан касается кожаного наруча отца, в которых гигант вряд ли сильно нуждается, учитывая мощь его мускулов. – Найдем и приведем домой. Но сперва надо снять барьер, чтобы все наши могли вернуться. Нам нужны люди.
– Птицы, ты хочешь сказать? – поправляю я его прежде, чем успеваю себя остановить.
Сейчас не время и не место, Фэллон!
Моя дерзость вызывает две пары выразительных взглядов. Ну, хотя бы удалось вытянуть отца из пропасти отчаяния.
– Не все вернулись? – спрашиваю.
Лоркан вновь барабанит пальцами по столу.
– Некоторые вороны бежали в Шаббе, там и застряли.
В отличие от ногтей отца – заостренных и оловянного цвета, – у Лора они закругленные и бежевые. Хотя они никогда не скользили по моей коже, я отчетливо помню ощущение от его призрачных пальцев, скользящих по моему телу. Он перестает барабанить по столу, сжимает кулаки, губы вытягиваются в нить.