Дом Цепей
Шрифт:
— Жду не дождусь, — сказала она сухо и скрестила руки на груди. Жемчуг отвернулся, глядя на Вихрь. Ревущий, визжащий круговорот заполнил небо, разбрасывая бесконечный песчаный дождь. — Разумеется, сперва нам нужно незаметно проникнуть под оборону богини. В тебе пардийская кровь, на тебя он не обратит внимания. Но я на четверть Тисте Анди…
Она вздрогнула, прерывисто вздохнув. — Точно?
Он удивленно поднял взгляд: — Не знала? Моя мать была с Плавучего Авалю, полукровка, красавица с белоснежными волосами — или так мне сказали, ведь они с отцом меня покинули сразу
Воображение Лостары создало образ Жемчуга, сосущего из материнской груди, и сцена эта показалась какой-то тревожной. — Значит, это был не выкидыш?
Она улыбнулась, услышав оскорбленную тишину.
Она спустились по тропе в низину, где неумолчно бушевал шторм Вихря, башней нависший над головами. Время близилось к закату. Пищи было мало, хотя в роднике близ развалин храма удалось зачерпнуть достаточно воды. Сапоги сваливались с ног Лостары, да и мокасины Жемчуга стали похожи скорее на грубые портянки. Одежда истрепалась и побелела под бесконечным светом солнца, швы были непрочными. Кожа потрескалась. Даже железо покрылось ржавчиной и пятнами после тяжелого похода через садок Тюрллан.
Лостара ощущала себя истощенной и осунувшейся; было ясно, что на вид она стала лет на десять старше. Тем больше поводов то для ярости, то для раздражения, когда она смотрит на пышущее здоровьем, гладкое лицо Жемчуга, в яркие, веселые глаза столь необычной формы. Легкость его шагов вызывает желание вышибить мозги ударом клинка.
— Как ты намереваешься избежать внимания Вихря? — спросила она.
Он пожал плечами. — Есть план. Который может сработать, а может, и нет.
— По мне, похоже на все твои планы. Скажи, какую опасную роль ты отвел мне?
— Рашан, Тюр и Меанас, — отвечал Жемчуг. — Вечная война. Фрагмент садка, что перед нами, до конца не изучен самой богиней. Не удивительно, ведь она вначале была, скорее всего, лишь духом южного ветра. Я же понимаю… гм… во всяком случае, побольше нее.
— Ты вообще можешь отвечать впопад? «Голова не болит?» «О, садки Мокра, Рашан и Омтозе Феллак, из коих проистекает боль ниже колена…»
— Ладно, хорошо. Я намерен таиться в твоей тени.
— Что же, я уже привыкла. Но должна указать, что Стена Вихря полностью скрыла свет солнца.
— Верно, но свет все же есть. Нужно лишь ступать осторожно. Разумеется, если ты не сделаешь резких, неожиданных шагов…
— В твоей компании, Жемчуг, приходится думать лишь об осторожности.
— И хорошо. Я, со своей стороны, должен отметить: ты продолжаешь подхлестывать существующие между нами трения. И дело вовсе не в соревновании профессионалов. Как ни странно, каждое оскорбление, тобою брошенное, все больше походит на флирт…
— Флирт? Треклятый дурак. Я была бы счастлива увидеть, как богиня роняет тебя лицом вниз и безжалостно лупит, и удовлетворение, которое я…
— Вот-вот, именно.
— Неужели? Значит, если я вылью на тебя кипящее масло, ты — между воплями — скажешь, чтобы я не засовывала голову между… — Она так резко закрыла рот, что раздался явственный щелчок.
Жемчуг благоразумно промолчал.
«Вышибить мозги? Нет, голову напополам!» —
— Знаю.
— Но в данный момент удовлетворюсь, видя тебя в своей тени.
— Спасибо. Что же, просто иди милым ровным шагом. Прямиком на стену песка. И позаботься скромно опустить глаза, если не хочешь потерять свои славные пламенные стеклышки…
Она ожидала встретить сопротивление, но путь оказался лишенным усилий. Шесть шагов по тусклому охряному миру — и наружу, на выжженную равнину Рараку, вялый звездный свет щиплет глаза. Еще четыре шага по голому камню, и она развернулась.
Жемчуг, улыбаясь, стоял на шаг позади, обратив ладони к небу.
Она сократила дистанцию, одна рука в перчатке охватила его затылок, вторая потянулась намного ниже; одновременно она впилась губами в его губы. Еще миг, и они срывали друг с дружки одежды.
Никакого сопротивления.
Менее чем в четырех лигах на юго-запад Калам Мекахар внезапно проснулся, покрытый потом. Спустилась тьма. Ужасы снов еще отзывались в теле, хотя сущность видений куда-то ускользнула. «Снова та песня… думаю. Стала воплем, схватившим за глотку весь мир». Он медленно сел, морщась от разнообразных болей в костях и суставах.
Залезть в узкую темную трещину — это не способствует здоровому отдыху. А голоса в той песне… странные, но знакомые. Как друзья… которые никогда за всю жизнь единого слова не напели. Не умиротворение призраков — нет, эти голоса дарят голос войне…
Он подобрал бурдюк и глубоко отхлебнул, избавляясь от привкуса пыли; потратил малое время, чтобы проверить оружие и снаряжение. Пока занимался этим, сердце замедлило бег, руки и ноги перестали дрожать.
Он не думал, что Богиня Вихря сможет заметить его присутствие, пока он пользуется любой возможностью идти в тени. В некотором смысле сама ночь — лишь особая тень. Если хорошенько прятаться днем, он сможет добраться до лагеря Ша'ик незаметно.
Калам взвалил тюк на плечо и начал путь. Звезды едва виднелись над головой, скрытые пылью. Рараку, при всем ее безжизненном обличье, пересекали бесчисленные тропы. Многие вели к ложным или отравленным источникам; другие сулили столь же верную гибель в песчаных просторах. Кроме узких троп, проходящих мимо племенных знаков-пирамидок, там имелись и древние дороги на валах, соединяющие то, что когда-то было островами в мелком море.
Калам размеренным шагом пересек усыпанную камнем низину, где лежали остатки нескольких кораблей — дерево окаменело и в сумраке казалось скорее серыми костями. Вихрь поднял плащ песков, обнажая предысторию Рараку, цивилизации давно забытые, уже тысячи лет созерцавшие лишь тьму. Сцена вокруг была почему-то тревожащей, он словно заново погружался в ночные кошмары.
И эта треклятая песня.
Кости морских тварей хрустели под подошвами. Ассасин шагал вперед. Ветра не было, воздух стал почти сверхъестественно спокойным. В двух сотнях шагов земля снова поднималась к древней, обваливающейся дорожной насыпи. Взгляд на гребень — и Калам застыл. Бросился наземь, руки ухватились за кинжалы.