Дом для непрощённых
Шрифт:
Леонардо побегал– побегал, кепкой моей любимой поиграл. Я сжал зубы, но пока ничего не предпринимал. А потом котёнок запрыгнул на кровать и принялся играть с моей ногой.
Я ждал. Мне было приятно смотреть на него, такого оживлённого и безмятежного, приятно осознавать, что сейчас я причиню ему боль.
И дождался!
В котёнке что-то заурчало и он вырыгнул огромного белого глиста прямо мне на джинсы.
– Ах ты, мразь!
Я пнул этого тварёныша так сильно, что он грохнулся об пол, завизжав от удивления и боли. Так тебе!
– Эдик, боже мой, что ты делаешь?
Аллочка стояла на пороге моей комнаты и, конечно, всё видела. Длинные загнутые ресницы, стрижка каре, синий шёлковый сарафан. Она всегда ненавидела меня, я знаю. И я всегда отвечал ей взаимностью.
Мачеха прижала к груди вопящего котёнка, глядя на меня со смесью ужаса и отвращения. А я жалел только об одном – что не проломил этой лохматой скотине череп.
Мерзкий жирный глист извивался на моём покрывале в луже блевотины. Я с отвращением стащил джинсы, швырнул их на кровать и сгрёб всё вместе с постельным бельём. Открыл окно и метнул этот комок прямо на дорожку перед гаражом. Если бы я видел, что отец уже загнал машину в гараж, то, конечно, не поступил так опрометчиво. Я думал, он приедет вечером, а к тому времени горничная всё уберёт.
Отец, предварительно, конечно, поговорив с Аллой (а уж эта стерва ему напела про мою изощрённую жестокость), зашёл в мою комнату и, ни слова не говоря, влепил мне пощёчину.
Такого я от него не ожидал. Когда-нибудь я отомщу ему. И только когда мы будем квиты, забуду то унижение.
Только тебе об этом, папочка, знать не обязательно. А то заблокируешь мои кредитки.
Отец сразу потеплел голосом, принялся расспрашивать, как у меня дела. Я ведь всё же убрался из коттеджа в Стрельне в московскую квартиру. С того дня мы с отцом не виделись.
– У Полонского завтра день рождения. По этому случаю приём в его загородном особняке, – сообщил отец. – Мы должны быть. Ты – с парой.
Опаньки! Отменяется, значит, пока расставание. Катрин, можешь плясать! Яков Полонский – крупная шишка, владелец заводов, газет, пароходов. Они с отцом, как олени, постоянно меряются рогами – у кого круче, ветвистее, длиннее. Раз отец сказал – надо быть с девушкой, значит, так и сделаю. Правда, Катя, как я уже говорил, простовата для нашего круга, ну да ничего. Может, ей денег дать, хоть прикинется нормально? А, ладно, слишком для неё жирно. Сойдёт, как говорится, для сельской местности. Я уверил папочку, что его указание будет выполнено в лучшем виде. Мы уже собрались распрощаться, но тут папуля неожиданно спросил:
– Эдуард, а что с «Бентли»? Он на ходу?
– Да всё нормально с «Бентли», – недоуменно пожал плечами я. – Гоняю, а что?
– Ну ладно. Увидимся завтра.
О'кей, не вопрос, увидимся. Пойду, обрадую Катюху. Она на таких крутых тусовках сроду не бывала. Вот и посмотрит, какой жизнью ей никогда не жить. Правда, я ей чего-то про Бэтмена наплёл, ну и фиг с ним! Выкручусь. Катюха тупая, как пробка. Поверит всему.
Вернувшись за столик, я с места в карьер заявил, что завтра мы едем на приём к Полонскому. Катрин была настолько счастлива, что буквально писалась кипятком.
– К Якову Полонскому? Тому самому?
–тому-тому, – кивнул я, небрежно
Ну, Бэтмен забыт, слава богу. Полонский всё-таки покруче.
– Ой, зая, а ты расскажешь там про то, что у тебя обнаружились сверхспособности?
А нет. Не забыт. Она смотрела на меня, невинно хлопая ресницами, и, кажется, не понимала, какую глупость несёт. А может чёрт с ней, с Катюхой этой? Опозорит ещё, тупяшечка. Можно позвонить Лере. Или Свете. Да они будут счастливы завтра пойти со мной на приём.
– Про это нельзя рассказывать всем, – терпеливо попытался объяснить я. – В фильме же Бэтмен носит маску?
Девушка с сомнением кивнула.
– Ну вот. Он скрывает свою личность. И я тоже должен скрывать. А то ведь… – не удержался я от смешка, – враги не дремлют.
В конце концов, мне удалось замять разговор о своих способностях. Просто спросил, в чем она завтра пойдет. И началооось… Она стрекотала без умолку, но я уже отключился, принявшись разглядывать публику в ресторане. Нет, я кивал в нужных местах, и слова «зая», «платье», «ногти», «круто» доносились до моего сознания, но как-то слабо. Кончилось всё тем, что Катя предложила совместный поход по самым дорогим бутикам, мотивировав это тем, что ей совершенно нечего завтра надеть, а она должна сразить всех наповал. Наверное, надеялась, что я буду расплачиваться.
Счас прямо, бегу и падаю! Отвязаться от Катюхи стоило просто титанических усилий. Пришлось соврать, что у меня встреча с отцом. Считая минуты до расставания, я подвёз её к торговому центру. Катрин почему-то приспичило пораспинаться о нашей любви ещё минут двадцать, после чего она вымелась, наконец-то, из машины.
Свободен! Да, любовь – штука непростая. Устал я что-то сегодня. Хочу домой.
Для уютного домашнего вечера я приобрел бутылочку сухого "Циклос Мальбек", а на закуску неплохой сырок, который готовят из лосиного молока на одной ферме в Швеции.
Так вышло, что дорога домой, в «Золотую милю», легла через тот самый перекрёсток. Каково же было моё удивление, когда я увидел знакомого попрошайку в инвалидном кресле. Я-то думал, он укатил на обед. А то и вовсе решил взять отпуск после неудачи с долларами.
Нет, преспокойно катается между машин, собирает свои жалкие гроши. Он узнал мою машину. Я по ненавидящему взгляду понял – узнал.
Неожиданно мне в голову пришла гениальная мысль. Я вытащил из бумажника две пятитысячные и опустил стекло. Ухмыльнувшись попрошайке, помахал красненькими купюрами. Что ж, боец, ты понял все правильно – унизишься – я тебе их отдам. Всё по– честному.
Ветеран помедлил, а затем повернул колёса инвалидного кресла в мою сторону. А я и не сомневался. Ради денег это быдло ещё не на такое пойдет!
Инвалид вплотную подъехал к «Инфинити». Я ждал, что он жадно протянет руку за желанными бумажками, и даже приготовился торжествующе улыбнуться. Ведь я победил его.
Но вместо этого попрошайка неожиданно смачно плюнул на блестящую дверцу моей драгоценной машины и был таков.
Гори в аду, безногий! А я ему ещё десять тысяч рублей хотел дать. Правильно говорит один друг отца: народ – чернь неблагодарная.