Дом духов
Шрифт:
В память о старых временах они выбрали столик возле чучела циветты. Тик скользнула на сиденье рядом с Кальвино. С напряженной сосредоточенностью ребенка она развернула шоколадку и отправила ее в рот. Ему показалось, что он заметил, как ее губы дрожат от удовольствия, когда она сосет шоколадку. Тик достала сигарету «Мальборо», прижала ее к губам и наклонилась вперед, коснувшись кончиком огонька зажигалки Винсента. Ему хотелось отобрать у нее сигарету. Она была похожа на ребенка, который совершает взрослые, разрушительные действия. Потом он вспомнил, где находится, кто она такая и почему они сюда пришли. Бар был почти пуст. После того, как принесли напитки, вошли две девушки, с которыми Тик раньше работала. Одна ее
– Твой дружок старый, – сказала одна из девушек в узких джинсах и на высоких каблуках.
– Это не мой дружок, и он говорит по-тайски, – ответила Тик.
Двойной ответный удар слегка смутил ее подругу, но она быстро оправилась и начала сплетничать насчет других девушек и о том, сколько она заработала, включая чеки, которые пришли из Дании, Германии и Голландии. Очевидно, она была чудом Европейского Союза, работая от «Африканской Королевы» в Азии.
– Это та самая девушка? – спросил Кальвино, терпеливо ожидая.
– Нет. Другая девушка. Она не пришла. – Тик отвернулась и дала подруге кусочек шоколада.
Странная она девушка, подумал Кальвино, попивая свой «Меконг» с содовой. Он слушал бездумную болтовню о сексе. Две проститутки беседовали о работе: страх СПИДа, мужчины не хотят надевать презервативы, плата в иностранной валюте, золотые ожерелья ценой в один бат, стоимость такси и «за» и «против» разных гостиниц с почасовой оплатой вокруг Вашингтон-сквер. Такие разговоры Винсент уже слышал тысячи раз; на мгновение он отключился, словно смотрел дневную передачу по телевизору. Девушки непредсказуемы, подумал он. На Вашингтон-сквер Тик наотрез отказалась помочь ему с информацией о девушках, работающих в «Африканской Королеве», а несколько часов спустя не только передумала, но и предложила пойти вместе с ним в «Африканскую Королеву». Она вспомнила, что девушка по имени Ной – она носила номер двадцать шесть на своих джи-стрингах, чтобы отличить ее от трех других Ной, работающих в «Африканской Королеве», – однажды спала с Беном Хоудли и, как потом поклялась, с Джеффом Логаном. Она работала в ту ночь, когда погиб Джефф. И, по словам Тик, Ной номер двадцать шесть была куплена на ту ночь. Тик не могла вспомнить кем. Это мог быть Джефф; это мог быть кто-то другой.
В такси Тик казалась настоящей, полной угрызений совести и, что важнее всего, готовой помочь Кальвино, даже если подвергнет себя риску. Он объяснил ей правду жизни. Людей в Бангкоке убивают. Это сделать нетрудно. Она отмахнулась от этой возможности, как любая девятнадцатилетняя девушка, которая инстинктивно знает, что умирают только другие люди.
– Чего ты хочешь от жизни? – спросил он ее тогда.
Тик пожала плечами и развернула очередную шоколадку, бросив обертку на пол.
– Делать деньги.
– А еще?
Она проглотила шоколад, склонила голову набок и прислонилась к окну такси.
– Отложить денег и купить землю.
Она утверждала, что вышла бы замуж за Бена.
– Очень его любить. Правда. У него доброе сердце. Он молодой, он красивый. Но он и мотылек тоже.
Насчет этого она была права. Бен встречался с таким количеством женщин, что невозможно было найти их всех. Это словно открыть бутылку со светлячками и пытаться найти их через час. Ужасная тайна Патпонга состояла в том, что после погружения в него на несколько недель, месяцев или лет с психикой что-то происходит. Потеря невинности означает только то, что мужчина уже не видит женщину; он видит взаимозаменяемые компоненты, и эти части никогда не становятся одним целым снова. Та же неуловимая перемена произошла в работе Кальвино. Одни кошмар сменялся другим. Джефф Логан, лежащий в баре «Доставлен мертвым в Бангкок», мог легко стать Беном Хоудли в морге полицейского госпиталя. Легкий секс и частая насильственная смерть складывались в такой же распад души. Закон Кальвино гласил: там, где секс дешевый, жизнь тоже стоит дешево.
Тик исчезла в глубине за стойкой бара возле сцены. Она разговаривала со своей подругой, которая небрежно сбросила уличную одежду и натянула джи-стринги. Глядя на себя в зеркало над баром, девушка прикрепила на каждый сосок наклейки в виде золотых звездочек. Трудно было понять из их шепота, о чем они говорят. Кальвино отвел глаза и откинулся на спинку стула, осматривая остальное помещение бара. От его первоначального декора осталось мало. Это был просто еще один подвальный «гоу-гоу-бар» [15] в Патпонге. Мало осталось старых посетителей, подумал Кальвино, но через несколько секунд заметил Бартлета, внештатного журналиста из Новой Зеландии, который забрел сюда один, с ноутбуком в руке. Он помахал Кальвино, заказал пиво у стойки и подошел к его столу. Бартлет был невысоким, пять футов три дюйма, с острым подбородком, маленькими бледными руками и узкими ступнями, словно раньше принадлежавшими ребенку, и с чересчур крупной головой, редеющие волосы на которой были зачесаны назад.
15
«Гоу-гоу-бар» – бар со стриптизом.
– Забавное ощущение возникает в этом баре. Он всегда заставляет меня думать о том, как одни джунгли могут легко превращаться в другие. Особенно в твоей работе, как я подозреваю. Ты накопал что-нибудь по этому делу Джеффа Логана?
– Множество вопросов.
– Без ответов. Но ведь это Бангкок, не так ли?
– Ты заработал несколько долларов, освещая убийство Джеффа, – заметил Кальвино и оглянулся посмотреть, не видно ли Тик.
– Это называется журналистикой. Люди хотят знать о молодых людях, умирающих от сердечного приступа в Бангкоке. Это ободряет.
– Что угодно, но только не ободряет, – возразил Винсент.
Лоб Бартлета покрылся морщинами.
– Вот здесь ты ошибаешься. Журналист знает свою аудиторию. Боюсь, «ободрение» – правильно выбранное слово. Для аудитории в Америке, Канаде, Англии – назови любую страну…
– Новой Зеландии.
Бартлет выпаливал слова пулеметными очередями, его проницательные голубые глаза смотрели на собеседника. Его вид наводил на мысль, что он имел отношение к первоначальной африканской теме: человек, застрявший после кораблекрушения на острове, с которого ему никогда не выбраться.
Журналист улыбнулся еще веселее.
– Даже маленькая Новая Зеландия хочет, чтобы ее ободрили, убедили, что настоящий плохой старый мир где-то там, далеко, что он полон опасности. Лучше остаться дома со старушкой Шилой, есть пиццу и смотреть телевизор, чем лететь в какую-то чужую страну, населенную людьми, которые только и ждут случая перерезать тебе глотку, когда ты в самом расцвете сил. Редакторы любят такие истории. Если у тебя еще будет что-то подобное, дай мне знать. – Он похлопал по чехлу своего ноутбука.
Бартлет обладал способностью журналиста оценивать реакцию слушателя во время своей речи, переставлять прилагательные и глаголы так, чтобы они соответствовали настроению момента. Его маленькие ступни постукивали по стенке кабинки в такт словам. В Таиланде он нашел страну, где считался мужчиной среднего роста, а вокруг было полно доступных женщин, и большинству из них он мог смотреть у бара прямо в глаза. Конечно, если они снимут высокие каблуки.
– Ты рановато пришел, – произнес Бартлет, учуяв историю. – Красивая девочка эта Тик. Я снял ее… дай вспомнить… полтора года назад. На короткое время. – Лицо его подрагивало вокруг носа и глаз.