Дом из пепла и стекла

Уэбб Силла

Я качаю головой.

— О нет, не сейчас. Этот урок будет от меня, — я устрою им взбучку всей их жизни.

Он мрачно мне улыбается.

— Понял.

Я читаю сообщения Иветты, пока Джеймс и Саша разрабатывают план, и пересылаю их Сильванову. По мере того как я читаю, моя ярость растёт.

Кто-нибудь заплатит за это.

Я сожгу этот грёбаный мир, чтобы вернуть Синдерс домой, и любой, кто встанет на моём пути, останется среди пепла.

Глава 32

Синди

Во

рту привкус металла, и так сухо, что больно глотать. Что-то мешает мне дышать.

Я паникую. Глаза распахиваются, и я пытаюсь закричать, но мои звуки утопают в ткани, которая заглушает меня. Затыкает мне рот.

Горло щекочет. Ткань давит.

Я пытаюсь дышать.

Сухая, грязная ткань с металлическим привкусом.

Я пытаюсь дышать.

Паника.

Я пытаюсь дышать.

Я не могу. Не могу сделать вдох. Я умру.

Мои руки автоматически двигаются, чтобы вытащить ткань изо рта, но они крепко закреплены за спиной.

— Воспользуйся носом, — голос слева от меня мужской. С акцентом. Интеллигентный. Лёгкий, но не женственный.

Пытаясь сделать то, что он сказал, я фокусируюсь на дыхании через нос, и сладкий воздух устремляется внутрь. Но тряпка всё ещё царапает мне рот, отчего меня тошнит. Если мне будет плохо, я задохнусь.

Слепой ужас бросается на меня, прижимая, как лайнбекер³², к твёрдой земле отчаяния у моих ног.

Хорошо, Синди, думай. Ты не позволишь этому случиться. Ты не будешь паниковать и умирать от недостатка воздуха, или удушья. Сосредоточься. Ты можешь контролировать свои реакции.

Внутренняя подбадривающая речь помогает.

Я продолжаю.

Осмотрись вокруг. Где ты?

Мои глаза моргают в ярком свете. Должно быть, я долго спала, потому что свет причиняет боль.

Предполагаю, это художественная студия. Во всяком случае, она полна картин.

Затем я вижу Месье, известного художника.

Воспоминания сразу возвращаются. Он похитил меня. Он воткнул в меня иглу, прямо возле места проведения моей свадьбы. Я смотрю на его картины, на мгновение отвлекаясь. Я думала, что в эти дни он занимается всем, кроме живописи. На некоторых картинах изображена я. На самом деле они очень красивы, и, если бы он не был безумцем, я была бы тронута их хрупкостью и душевностью.

— Можешь звать меня Луи, — объявляет он.

Я никак не могу его называть. У меня во рту кляп. Я издаю тоскливый звук через материал. Мой взгляд возвращается к картинам, а мысли вихрем проносятся мимо. Есть в них что-то такое глубоко трогательное, и я понимаю, что это потому, что они полны тоски. По мне.

Он хочет меня с тех пор, как я примерила его дурацкую туфлю.

Эти картины принадлежат влюблённому мужчине, если бы он знал женщину,

изображённую на них. В действительности же это безумные мазки одержимого преследователя.

Должно быть, он рисовал, как сумасшедший, чтобы сделать всё это за такое короткое время. А ещё он шпионил за мной, так что у него не могло быть много времени для сна или нормальной человеческой деятельности. Возможно, всё это свело его с ума, и я смогу обратиться к его рациональной стороне.

Или, возможно, мне не стоит беспокоиться. Если я смогу убедить этого человека, что наши чувства взаимны, может, у меня появится шанс сбежать. Что для этого нужно? От одной мысли о том, чтобы позволить ему прикоснуться ко мне, поднимается жёлчь, и я пока отгоняю её.

Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и следит за моим взглядом.

— Они тебе нравятся, да? Я вижу это по твоим глазам. Они прекрасны, не так ли? Ты подарила мне новый огонь. Новую мечту. Я был весь в грязи, понимаешь? Я занимался искусством только ради денег. Каждая новая работа была ещё более возмутительной, чем предыдущая. Это должно было быть иначе. Я не планировал влюбляться в женщину, которой подошла бы эта туфля. Я просто думал, что это отличный трюк. И если честно… — он прочищает горло и издаёт небольшой смешок. — Это щекотало и мой фут-фетиш. Однако потом я увидел тебя. Как только я взглянул на твоё странное невинное лицо, я был потерян.

Он втягивает нижнюю губу между зубами.

— Как ты? Такая невинная, я имею в виду? В этом мире. Я могу сказать, что ты такая. В какой-то степени. И тем не менее, ты была почти запятнана… им, — его лицо темнеет. — Он омерзительный человек. Жестокий. Противный. Сначала я был так разочарован в тебе, но потом Иветта рассказала мне, что ты выходишь за него замуж только, чтобы сохранить своё родовое гнездо, и я это понял. У тебя ничего не осталось. Никого. Она сказала, что ты потерянная. Потерянная, одинокая и жалкая. Это были её слова, но я знал, что если два первых прилагательных тебе подходят, то последнее — точно нет. Ты не жалкая. Нет, ты удивительна.

Он подходит ко мне и проводит грязным, измазанным краской пальцем по моей щеке.

— Я бы очень хотел поговорить с тобой, и я подумываю о том, чтобы вынуть кляп. Не кричи. Не потому что здесь есть кому услышать, а из-за того, что у меня очень чувствительный слух в результате несчастного случая в детстве. Я не выношу громких звуков. Никто тебя не услышит, пока мы находимся в глуши.

Я запоминаю то, что он говорит. Если его слух чувствителен, может, громкие звуки сильно вредят ему? Куда бы я ни посмотрела в комнате, я везде что-то замечаю. Здесь есть одна дверь и одно окно, расположенное высоко, и это наводит меня на мысль, что, возможно, мы находимся в подвале. Окно, может, и высоко, но оно проливает в комнату свет, что может помочь ему рисовать. Легко определяемых путей отхода нет. Дверь будет закрыта. Окно тоже, и оно слишком высоко, чтобы дотянуться, и, возможно, слишком мало, чтобы пролезть.