Дом канарейки
Шрифт:
И все же облезлые каблуки лучше тех ботинок, которые предлагает мама: сапоги местного производства, страшные, с длинными носами, в которых ее ноги выглядят на 41 размер, зато качественные, на долгие годы вперед.
Ничего ты не понимаешь, Наташка, надо было маму слушать, а теперь вот ходи с облезлыми каблуками до конца сезона.
Если бы Настя была тут, можно было бы завалиться к ней. К Насте всегда было можно, но она уехала год назад вслед за своим парнем Костей – форменным козлом, который, Наташа сама видела, несколько раз уже поднимал на Настю руку. Наташка не понимала, как можно мириться с этим. Бьет – значит, бьет, так всегда говорила мама.
Папа маму никогда не бил. Орал и оскорблял, обзывал страшными матерными
В последнюю их встречу они с Настей даже поругались по этому поводу, и теперь Наташа не знала, стоит ли еще их дружба, или уже рассыпалась, как десяток ее отношений с другими «подругами» до этого.
Нет, Настя другая, она никогда не пренебрегала их дружбой, не забывала, будто случайно, пригласить гулять, ничего не скрывала и всегда говорила правду.
Наташа никогда не позволит себя бить. Она выше этого. Она себя уважает. И Настя тоже поймет, что это ненормально. Со временем.
Ноги сами принесли Наташу к цветочному ларьку со сказочным названием «Семицветик», за которым они с Настей часто качались на качелях. Она стерла воду с доски, уселась на холодную поверхность и оттолкнулась ногами от земли.
Не надо было обзывать Ромку живодером, он просто дурак малолетний, вот и все. А вот теткам стоило ответить. Еще раз такое услышит о себе и скажет, да, точно скажет, что пусть сначала на себя посмотрят, а потом ее осуждают. Что уже по сорок лет, а не добились ничего существенного, что одна сидит, как сыч, в этой Кусе, а другая мужиков меняет, как перчатки. И плевать, что потом выслушивать от родителей в очередной раз о неблагодарности и невоспитанности. Будто бы не они ее воспитывали, а кто-то другой, неизвестный.
Но нет, Наташа так не скажет. Может быть, потом, когда неуверенная в себе кусинская девчонка превратится в напористую журналистку, или скептического редактора, или авторитетного ученого, или – кто знает – мудрого писателя. Это будет другая Наташа, которая утрет нос наглым теткам, подарит родителям дом, о котором так мечтает мама, отправит их отдыхать в Турцию. Наташа, которая, наконец, сможет сказать: «Выкусите, родственнички».
Воздух впивается в лицо ледяными колючками, когда Наташа летит вперед, но она не останавливает качели.
– И охота тебе качаться в такую погоду? – раздается голос.
Рядом с Наташей стоит, облокотившись на стойку, Сережа. Смотрит внимательно и серьезно, в огромном пуховике не по размеру, в котором он со спины похож скорее на дворника, чем на спортсмена.
Сережа занимается хоккеем в секции у местной звезды – чемпиона мира Александра Петровича. Тренер мог бы жить в любой точки России, но выбрал Кусу. Наташа не понимала, почему.
Два года назад, в 9 классе, они с Сережей встречались несколько месяцев. Наташа помнила робкие поцелуи, которые для нее были первыми, молочный вкус его губ, теплые большие руки, в которых чувствуешь себя тепло и безопасно. Сережа рассказывал о своих мечтах: как он поступит в военное училище, отдаст долг Родине, станет известным хоккеистом и будет выступать в «СКА» или в «Вашингтон Кэпиталз», а на склоне жизни, лет после 35, вернется в Кусу, чтобы как Александр Петрович обучать здесь детишек хоккею и футболу и открыть секцию по начальной военной подготовке. Наташа, не имевшая и понятия тогда, куда ей поступать после окончания школы, слушала завороженно и представляла себя верной спутницей военного или хоккеиста, которая ездит вслед за ним по стране, чувствует романтику дороги и томительное ожидание любимого героя с поля боя. После командировок Сережа будет приходить домой с огромным букетом роз, таким большим, что он даже не поместится на фотографию ВКонтакте. А еще они будут ходить в шикарные рестораны, и она будет делать красивую укладку, как у моделей в рекламе шампуня, и на ней будет струящееся платье с открытой спиной.
Приближался ее день рождения, и Сережа спросил, что ей подарить. Она, представляя большого мишку Тедди – самый романтический подарок, который она могла представить, попросила мягкую игрушку. В день икс она в радостном ожидании ждала Сережу на лавочке на Арбате, а он пришел с пустыми руками, мокро поцеловал ее в щеку и вытащил из-за пазухи маленького говорящего Лунтика, державшего в руках красное сердечко. Радостное ожидание Наташи разбилось вдребезги, а вместе с ним разбились и романтика дороги, и шикарный букет из роз, и дорогие рестораны, и струящееся платье с открытой спиной. Она, преодолевая подступивший к горлу ком, выдавила «спасибо» и вдруг разрыдалась.
– Ты чего плачешь? – опешил Сережа, с лица которого тоже сползла улыбка.
– Ни… ничего, – всхлипнула Наташа, а червоточина в груди снова запела: «неблагодарная, неблагодарная».
И вдруг стало так стыдно.
Стыд давил на спину, пригибал голову к земле, не давал набрать в легкие воздуха. Сережа попытался ее обнять, но она увернулась, побежала, что есть мочи домой, прыгнула на диван и залила его горькими слезами. В голове пульсировало: «неблагодарная, неблагодарная, кто тебя такую замуж возьмет». Сережа звонил, писал в агенте, аське, ВКонтакте, строчил эсэмэски, но она не отвечала. Стыд заливал глаза, она вся плавилась под бессмысленным взглядом Лунтика, превращалась в ничего не представляющий из себя кисель с глазами. Лунтик смотрел и смотрел, а на его сердечке насмешливо горела надпись «I love you», и Наташа засунула игрушку подальше в шкаф, чтобы не видеть. Сережа перестал звонить ей через несколько недель, а когда они случайно столкнулись на улице, оба сделали вид, что не знают друг друга. Так нелепо кончилась их история любви, толком и не начавшись.
И сегодня Сережа заговорил с ней впервые с того случая.
Наташа прячет глаза. Замолчавший было стыд снова заливает ей уши красной краской.
– Привет, – тихо говорит она. – Мне нравится качаться. Когда-нибудь, лет через десять, куплю себе большую квартиру и повешу на балконе качели.
Наташа хотела бы извиниться перед ним, сказать, что не хотела обидеть, что повела себя, как дура, но не может найти в себе силы. Да и что говорить, когда прошло два года – целых полжизни для подростка.
Сережа садится на соседние качели, Наташа щекой, рукой, боком чувствует горячее тепло, которое исходит от него. Она ведет плечом, чтобы сбросить это ощущение, но оно, отступив на секунду, накатывает с новой силой. Сережа не захочет с ней общаться после того, что она сделала. Она бы не стала.
– Ты хотел поступить в военное после девятого класса, получилось?
Наташа иногда заходила на его страницу «ВКонтакте» и в «Мой мир», но там ничего не было – только фотка с медалями на аватарке и бессмысленные тупые цитаты на стене. Лайков от девчонок тоже было много.
Сережа вздрагивает, будто она его ударила, а когда начинает говорить, голос его звучит, как заготовленная запись в магнитофоне:
– Не прошел по здоровью. Поступил в колледж в Златике, живу пока там. Может, хоть в армию возьмут. А ты?
– Готовлюсь к ЕГЭ, буду поступать в универ в Челябинске.
– Здорово.
– Ага.
Они оба замолкают. У Наташи мерзнут руки, ей очень хочется, чтобы Сережа взял ее ладони в свои и погрел, как когда-то. Она уже хочет потянуться к нему – и будь, что будет, но одергивает себя за секунду до движения. Зачем им новое разочарование, думает она. Не бывает любви на расстоянии, она это точно знает. Настя потому за Костей и уехала. А бросить все свои мечты и поступать в Златоуст, менять шило на мыло? Нет, это не для нее, она хочет стать журналистом или редактором, или писателем, или все вместе. В эту парадигму не вписывается парень с разбитыми мечтами в пуховике с чужого плеча, нет. Поэтому она сует руки в карманы и перестает раскачиваться. Сейчас качели медленно остановятся, и тогда она уйдет, оставит прошлое в прошлом.