Дом канарейки
Шрифт:
Аргус выпирает острыми каменными гребнями, вгрызается в реку, мрачно нависает над лесом. Древний, могучий, опушившийся вековыми соснами, он когда-то плескался в теплых водах океана, поднимался вместе с Уральскими горами, отгоняя прочь воду, медленно дряхлел, наблюдая становление человечества. Он видел много жизней, глядел на сотни драм, разбивал тысячу судеб и все равно стоит, непоколебимый, безразличный. Ай бежит внизу голубой лентой, символом обновления, обнимает подножье скалы, с любопытством заглядывает в грот, ласково гладит молчаливую древность и, не найдя ответа,
– Да, супер, – кивает Макс. Он постоянно ерзает и прихлопывает то комара, то мошку. Наташа разочарованно вздыхает, не получив вразумительного ответа на свое откровение.
– Неудобно только сидеть, скалы острые, – продолжает он. – И мошки доконали. Но красиво. Тебя не кусают разве?
Наташа молчаливо качает головой. Говорить ей больше не хочется. Единственная ее мечта здесь и сейчас – впитывать в себя окружающий пейзаж, вертеть в руках аленький цветочек, сходить с ума от счастья быть рядом с Максом.
– Хотел у тебя спросить, – говорит вдруг Макс. – Давай представим: мы с тобой в каком-нибудь прекрасном месте. На берегу океана. Песок шелковистый, мошек нет, сидеть удобно. Теплые волны ласкают ступни. Солнце садится, и вдруг от его лучей камни на берегу начинают сверкать и искриться. Сказочное зрелище. Представила?
– Да.
– Эта красота продлится полминуты максимум. Как ты повела бы себя в этот момент?
– Сидела бы и смотрела, вбирала бы в себя эту красоту, чтобы запомнить ее в мельчащих подробностях.
– Интересно. Почему не сфоткать?
– Никакая фотография не сможет запечатлеть красоту этого момента в полной мере. Если ты не профессиональный фотограф с очень дорогой техникой или не классный художник. Я ни то, ни другое, к сожалению. Поэтому могу только запомнить, сохранить красоту внутри себя.
– Это супер… Ты необычная такая …
Наташа чуть не урчит от удовольствия, как кошка, которую только что похвалили. Ей нравится быть для него особенной, неповторимой, такой, какой он еще никогда не встречал, нравится думать, что Макс – ее прекрасный принц, а она – его необыкновенная, одна-единственная принцесса. Она боится, что сказка вот-вот закончится и старается вобрать в себя как можно больше ее красоты, пока солнце окончательно не село, и камни не перестали искриться.
Они долго молчат, задумчиво глядя на темные верхушки сосен. Наташа думает, что Сережа никогда не спрашивал ее о таких романтических вещах, а больше ей и сравнить не с кем. Она тут же злится на себя, что вспоминает о Сереже, оскверняет этот сказочный момент мыслями о другом.
– Я подумал тут, – говорит Макс. – Мы ни разу не говорили про метеорит, хотя встретились почти сразу после него. Ты где была, когда он бабахнул?
– Спала, у нас дэсээр был, поэтому вспышку я не видела. Проснулась от хлопков, ладно хоть у нас стекла не выбило. В соседней общаге вообще раму вынесло. Наверное, трухлявая была. А ты?
– Я в универ шел как раз. Все видел: и вспышку, и след, и грохот слышал. Осколками меня засыпало. Смотри, шрам виден до сих пор.
– Ого.
– Сначала не знал, что делать. Потом в универ полетел – первашей строить. Они все задерганные, пугливые. Подумали, что какой-то псих в универ ворвался и взрыв устроил. Как в Америке. Чуть давку не устроили.
– Ого! И ты их усмирил? Как у тебя это получилось?
– Рявкнул. Четко команды выкрикивал, как на волейболе. Им нужен был капитан. Усмирить их надо было. Там одни девчонки были еще. К выходу полетели бы, точно бы кого-то затоптали.
Наташа согласно кивает. Да, девчонки это могут.
– Это здорово! Другой бы на твоем месте растерялся или домой пошел. Ты такой храбрый!
– А ты красивая, – говорит Макс.
Он смотрит на нее прямо, игнорируя все вокруг. На его шею сел комар, но он не обращает на него никакого внимания. И ей хочется смотреть в его глаза, растворяться в них. Впервые Наташа не отводит взгляда. Макс наклоняется к ней медленно, как в романтических фильмах, и целует. Его губы не такие теплые и пухлые, как у Сережи, а по телу от них не бегают горячие волны, но Наташа все равно растворяется в этом поцелуе без остатка.
Глава третья. Песнь моховика
Наташа не стала заселяться в общагу на четвертом курсе, переехала сразу к Максу в его полуторку, небольшую, зато в «Тополинке». Но место в общаге за собой оставила, подговорив девочек прикрыть ее перед комендантом. Соседки были рады: в комнате на девятнадцать квадратов втроем не больно-то развернешься.
Родителям говорить не стала. Они точно были бы против: ведь последний курс, снова взлетная полоса, диплом, защита, экзамены. Закончишь вуз и начнешь строить личную жизнь: так они говорили много раз, и так скажут снова.
Мама с самого ее отъезда пыталась контролировать каждый ее шаг, как это было в школе. Наташа, захлебнувшаяся свободой, поначалу вяло сопротивлялась, потом психовала, ругалась, протестовала, а в итоге решила информацию выдавать дозированно, непрошенные советы принимать благосклонно, следовать им выборочно. Короче, повзрослела. Поэтому и про решение съехаться с Максом она им не сообщила: целее будет нервная система всех троих.
В его квартире, лаконичной и подчеркнуто холостятской, она сразу начала наводить уют. На подоконниках разместила свою коллекцию фиалок, на окна купила шторы, на комод переселила спатифиллум, на столы поставила рамки с совместными фотографиями, в кухню докупила несколько необходимых принадлежностей для готовки, прихватки в виде матрешек, полотенца и фартук в цветочек. Макс не возражал. Смеялся и говорил, что готов ради нее на все, даже одомашнить свое логово.
В первый же день она приготовила ему фирменные тефтели, как у мамы. Макс оказался в полном восторге:
– Вкусно так! Я все на доставке, да на доставке… Нормальной домашней еды не ел сто лет, наверное!
И Наташа была бы счастлива каждый день готовить для него ужин из трех, четырех, да хоть из пяти блюд. Ее в кои-то веки хвалили, наконец-то она была не лишней, не помехой. Наконец, она была на своем месте.
Конец ознакомительного фрагмента.