Дом Кёко
Шрифт:
Роща шумела под напором усилившегося ветра. Контраст между тишиной на пешеходных дорожках и потоком автомобилей на проезжей части пробуждал в темноте огромного парка безотчётную тревогу. На виду людей почти не было, но кто-то прятался в тени деревьев, кто-то в неудобной позе устроился в машинах с погашенными фарами.
Ночью люди и деревья словно менялись местами. Люди, которые днём шумели, ночью тихо плыли и отстаивались, как речная вода. Спокойные днём деревья сейчас бодро шелестели.
В шелесте этой рощи слышались отзвуки жаркого лета, сильный тёплый ветер лихорадочно раскачивал огромные ветви. То была лихорадка, оставшаяся в прошлом, сейчас
Неожиданно поток автомобилей иссяк. Из окружающей темноты всплыл бледно-серый участок проезжей части. Раньше его тут не было, будто кто-то легонько расправил плечи. Сюнкити стал переходить дорогу. В это время рядом на большой скорости пролетела огромная машина. Он резко отшатнулся. Вот он, неприятный повод для самокритики.
«До сих пор я заботился о собственной безопасности».
Мысль о том, что мгновенное телодвижение пришло из совсем незнакомого ему осознания реальности, испортила настроение: «В поединке с автомобилем я, пожалуй, проиграю».
Сталкиваясь иногда с парочками, Сюнкити шагал по дорожке, рассыпая громкое эхо шагов. «Мне нужна физическая безопасность», — опять подумал он. Высоко в вечернем небе над ним смеялись звёзды. Может быть, среди них есть звезда умершего великого боксёра, который ушёл из спорта, повредился рассудком от бездеятельности и бросился наперерез стремительно мчавшемуся по железному мосту поезду.
Сюнкити пролез под ветками и вышел на тропинку влюблённых. Внутри шумевшей и шелестящей рощи было на удивление тихо, и только мокрая трава под ногами слабо отзывалась на веяние редкого ветерка, да неожиданно прорезалось гудение мошкары.
Сюнкити воображал себя небольшим и острым, блестящим в темноте клинком, погруженным в глубокую ночь огромного города. Абсолютное превосходство и абсолютная бесполезность этого острого кинжала были понятны ему, шагавшему в гэта по дороге. Но настоящий противник прячется и не появится перед ним. Ночь скоро кончится. И противник снова, прикинувшись невидимкой, смешается с серой толпой.
То там, то сям из травы поднимались мужские и женские лица, заметив фигуру Сюнкити в гэта, парочки успокаивались, щёлкали с досады языком, и опять всё стихало. Мелькали огоньки горящих сигарет. И между ними, в глубокой тени рощи, автомобильные фары непрерывно разбрасывали и собирали свой свет, рёв клаксонов эхом отражался от каменной стены картинной галереи.
В тени кустарника уже за рощей, на белом гравии, Сюнкити заметил странную пару. Мужчина подставил белую грудь рубашки под рассеянный свет фар далёких автомобилей. Женщина в светло-зелёном платье, прильнув к нему, прятала лицо у него на груди. Они, спасаясь от сырости, лежали на подстеленных плащах. Сюнкити прошёл мимо этой пары, вскоре под его ногами захрустел гравий, но они не шелохнулись.
Сюнкити не обернулся, но вспомнил, что, когда проходил мимо, на него упал свет: то ли рубашка поблёскивала, то ли глаза мужчины.
— Он моргал, что ли? — Сюнкити этого не видел.
Вдруг пара показалась ему мёртвой. Сюнкити представил себе место, где Осаму и его женщина совершили самоубийство влюблённых, и зашагал прочь, громко топча камешки. Только что «увиденная» сцена смерти не противоречила его ощущениям: картина красоты и наслаждения под ветреным дождём раздражала Сюнкити.
Он вышел на дорогу за рощей и побежал навстречу ветру. Нелепый стук гэта звучал
Сюнкити направился к дому Кёко. Особняк безмолвствовал. Вышла незнакомая служанка. Кёко не было дома.
Кёко этим вечером отправилась в бар, где работала Тамико. Часом раньше в бар зашёл незнакомый посетитель и расспрашивал о Кёко. Тамико отвечала уклончиво, и он в конце концов достал визитную карточку частного сыскного агентства. Когда сыщик ушёл, Тамико сразу позвонила Кёко, и та, обеспокоенная, приехала в бар.
Бар был переполнен. Тамико выходила на работу по настроению, редко, поэтому пользовалась огромной популярностью. Расчёт простой: если она будет появляться ежедневно, то скоро надоест посетителям. А так она оставалась для них загадкой, и таинственные любовные романы все связывали с её именем. Глупых посетителей восхищало её простодушие. Она отличалась от женщин, летом непременно сообщавших: «Я поехала в Каруидзаву». Без кокетства говорила непристойности, поэтому её принимали за аристократку.
Кёко нравилось в духоте помещения наблюдать за Тамико, которая не мошенничала, но всё равно надувала посетителей. Нравилось смотреть на это под плывущий грохот музыки и табачный дым. В чарующем голосе Тамико было что-то особенное. Он не льстил, а просто сопровождал звуками глубокое дыхание. Голос произносил несуразные ответы, в него никогда не вкладывали душу, так что он не наводил скуку.
Кёко всегда садилась у стойки. Ей нравилась роль циничной женщины, любительницы баров. Мужчины в таких местах привлекали её редко, тогда как они обязательно останавливали на ней взгляд. Некоторые через официанта предлагали вместе выпить. Она всегда холодно и категорично отказывалась. Не столько из гордости, сколько из удовольствия уязвить их. Но, направляясь в бар, она, чтобы её не спутали с другими, надевала самый элегантный костюм и, если позволял сезон, обязательно накидывала меха.
Сегодняшняя толпа в баре явно только что получила жалованье. Наконец, освободившись от подноса, подошла Тамико. Они перекинулись парой фраз, и Тамико упорхнула. Снова подошла. И опять сразу же исчезла. Кёко постепенно теряла терпение.
Кёко пила фраппе с мятным ликёром. Повторила уже две порции. Равнодушно отвечала молодому бармену, который осторожно заговаривал с ней. Рассердилась, решив, что в глазах бармена выглядит как брошенная женщина.
— Какой он из себя, тот мужчина?
— Так… — Тамико задумалась. В памяти у неё ничего не задерживалось, ухватить взглядом внешность она не умела, и, чтобы примерно описать недавно виденного сыщика, ушло немало времени. — Ну, худой. Дурацкая манера говорить…
Тут её позвали, и она опять убежала. Кёко была абсолютно трезва.
Осмотрела одну за другой винные бутылки, выстроившиеся на полках. Лиловатая жидкость — ликёр в бутылке в форме Эйфелевой башни. Ром — на этикетке картинка с танцующими в тени тропического дерева чернокожими мужчинами и женщинами. Кёко искала глазами бутылки из Нью-Йорка. В такое время Сэйитиро следовало быть рядом.
Кёко догадалась, кто нанял частного сыщика. Муж, с которым она рассталась. Она не хотела его вернуть, но, с другой стороны, чувствовала, что не сможет дальше вести привычную жизнь. Временами Кёко, приукрашивая события, думала, что ещё один период времени подошёл к концу. Тот, который не должен кончаться. В школьные годы такое чувство возникало у неё в конце каникул. Нельзя обрывать хороший отдых. Иначе обязательно остаётся привкус чего-то незавершённого.