Дом коммуны
Шрифт:
У кого ни спрашивал насчет бензина Сиротюк, слышал одно короткое, но жгучее, как со сковороды снятое, слово: нет! Не мог выручить и отец, только пожимал плечами и чесал затылок. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Приехал в Антоновку ближе к вечеру, тоже на служебном «газоне», сосед Валик Семченко, в одном городе живут и работают, и серье-зно «сломался»: полетела ходовая. А бак был полный. Договорились слить бензин, а пока Семченко будет ремонтироваться, что-либо придумают. Сиротюк съездит в лес и поможет ему. Может и так получиться, что придется ехать в город за топливом, однако же пропуском туда должна стать полная канистра. Хотя можно было и объехать. Можно — другим, тому же Семченко, только не Сиротюку,
В лес решили ехать на грузовике, сразу пилить и загружать дрова, да там хватает и готового валежника, а потом одна бригада повезет дрова в деревню, а другая будет заготавливать. Поехать в лес вызвались несколько мужчин, которые сидели без дела, поэтому рабочих рук хватало.
И поехали.
6
Можно сказать так про этот пост: он создан для того, чтобы люди видели, что есть милиция, что она работает... чтобы, как говорят, карась не дремал. Да, братцы, да. Даже дед Михей, собираясь в больницу к своей бабке, посмотрел, есть ли затычки в колесах телеги, проверил, все ли спицы. Одной, правда, не было, однако старик махнул рукой: а может, и не обратят внимания на посту, не грузовик же! А когда приближался Михей к вагончику, почувствовал, что волнуется. Вот, черт побери, как человек этот устроен! Ну кто он милиции? Пенсионер, беззубый и худой, как щепка, в чем только душа держится, здесь и жить осталось... А как увидел милиционера возле вагончика, поджилки затряслись. Старик посочувствовал шоферам: тем и в самом деле не позавидуешь. Это же надо иметь такую силу той милиции, что боишься ее больше смерти. И правда же, скажи, что завтра Богу душу отдашь, только и плечами пожмешь, вздохнешь-выдохнешь: пора так пора. И всего. А здесь — поджилки трясутся!..
Когда дед Михей приблизился к посту, сержант Филончук сделал знак: стоп! Старик послушался, а сам подумал: «Что ему, антихристу, надо?» Милиционер приказал подъехать ближе. Подъехал. Ни слова, ни полслова не сказав, сержант осмотрел телегу, на которой сидел, подложив под мягкое место охапку сена, Михей.
— Твой транспорт нужен, — сказал сержант, взяв у старика вожжи. — Отдохни пока, дед.
Михей заупрямился:
— Э-э-э, куда!? Мне некогда! В больницу еду, к бабке своей. Операцию сделали ей. Витамины везу.
— Бабка подождет, — сержант Филончук сидел уже на месте деда Михея, а тот топтался, ничего не понимая, возле телеги, отряхивая остатки сена со штанов. — Отдохни. Я скоро. Пять минут туда, пять назад... В лес съезжу. В туалет. А то в нашем не повернуться. Не волнуйся, старик. Посиди. Там, в будке, слышишь!
Дед Михей кивнул головой и предупредил милиционера, чтобы не заморил лошадь, так как она для него — сама жизнь, и если что случится, не приведи Господь, старик этого не переживет. Но тот ничего ему не ответил, а стеганул лошадь по разогретой спине хворостиной так, что та даже переломилась:
— Но-о-о!
Костя, когда дед Михей потрогал его за рукав, слегка вздрогнул, но не сразу открыл глаза, а когда глянул на старика, вставать не торопился: приходил в себя, разбирался, где он и что. Наконец, окончательно проснулся. Заморгал глазами, вскочил:
— Выпить хочешь?
— Выпью, — согласился старик. — Тем более, что когда баба в больнице ругаться начнет, скажу: с милиционером пил. Простит. Это с Тимкой или с соседом Язепом если клюкнем, то она на дыбы, бывает, становится. А с вами простит, точно говорю. Еще и похвалит: смотри ты, и милиционер тебя уважил! Не лишь бы кто!
Костя ничего не говорил, только зевал, широко раскрывая рот и демонстрируя белые, как чеснок, зубы, ковырялся в небольшом шкафчике — вскоре на столике появилась начатая бутылка водки, две рюмки, луковица, несколько яиц и сало. Забулькал в рюмки, приказал Михею:
— Опрокинь, дед.
— Опрокину, — старик, не раздумывая долго, выпил водку — она оказалась не из магазина, а была самодельная.
— Пошла? — проглотив самогон, спросил у старика милиционер.
— Как брехня по селу... Фу-у! Хорошая. И сало вкусное.
— На халяву, дед, и уксус сладкий. Еще будешь?
— Доза, доза! — замахал руками на Костю Михей. — И за это спасибо. Сколько и живу, а с милиционерами пью впервые. Не подпускали близко. А в конце жизни, ишь ты, и повезло, ядри твою в корень! Самосадиком моим не побрезгуешь?
— Здесь не чади, — только и сказал Костя, вышел на крылечко, потянулся, прикрыл за Михеем дверь, который протиснулся мимо него, и больше не уважил того ни одним словом.
Молчал и старик, только то и дело посматривал на лес, где недавно исчез сержант на его повозке...
Пока не возвращался.
Пять минут, видимо, давно прошло?
7
В лесу, недалеко от дороги, летом дети соорудили шалаш, где мальчики и девочки — в основном городские, проводившие каникулы у дедушек и бабушек, — коротали свободное время. Когда они проектировали свое строение, а потом сколачивали гвоздями и связывали проволокой и драпировали душистым сеном, не думали, конечно, что строят секс-шоп для взрослых дядей. Получилось же именно так. Сначала шалаш обнаружил все тот же сержант Филончук, когда средь бела дня в его сети угодила красавица Ольга, которая возле самого поста вышла из попутной машины, что как раз проезжала мимо родной Антоновки. Девушка подала хозяину красного «жигуленка» деньги, тот не взял — не жадный оказался, а может, и потому, что к легковушке приближался сержант милиции: растерялся. Хозяину «жигуленка» довелось раскошелиться, а потом только Филончук отпустил его. Перед этим попросил Ольгу задержаться... Та послушалась. Окончилось все тем, что они очутились в лесу, сержант, увидев шалаш, от удивления — приятного, надо понимать, едва не потерял дар речи: лучше и не придумаешь. На газете порезал колбасу, огурец, достал из мешочка бутылку вина. Девушка сначала упрямилась, а потом забыла, видимо, что ехала домой... Затем на смену заступил Костя. Позже снова он, сержант Филончук.
Девушка ушла домой утром, а Костя, проводив ее взглядом, мерзко заметил:
— Проститутка! Бревно! Учиться еще да учиться.
Филончук же, услышав это, пообещал:
— Научим!
— Придется! — захохотал Костя и подсказал Филончуку вбить кол с вывеской, запрещающей собирать в лесу грибы и ягоды, не то, дескать, сам понимаешь, не ребенок, о шалаше многие узнают, да и заглянуть любознательные могут... А этого нельзя допустить. Шалаш наш!
В тот день к шалашу сержант Филончук подъехал на лошади, а Степан Пырх, пожилой мужчина, рассудительный и серьезный, который вызвался помочь отцу Сиротюка в заготовке дров, пришел пешком: опоздал на грузовик. Проходя мимо шалаша, Пырх, увидев лошадь деда Михея, позвал старика, но вместо него из шалаша выглянул сержант Филончук, исподлобья глянул на Пырха:
— Вон отсюда! Ну-у!
Пырх, хотя и не из робкого десятка, но с милицией решил не связываться, ничего не ответил, а молча двинулся дальше по жухлой осенней листве к тому месту, где должен быть грузовик с людьми. Однако его слух всю дорогу резал приглушенный девичий голос, который уловил он краем уха, когда подходил к шалашу, и будто бы еще и следующие слова: «А между прочим, ты меня изнасиловал... Ты!..» Голос тот ему показался знакомым, он где-то слышал его, но чей — не мог догадаться, хоть лопни. Вот если бы лицо девушки увидел... А так оставалось только думать-гадать... На языке висит, а сплюнуть не получается. Тьфу ты!..