Дом, который построим мы
Шрифт:
– Какого черта!
– завопил Лукин.
– Я тебе покажу! Я тебя на деньги кину!
– пообещал он.
– Тиран! Фокусник!
– Постой, он что, согласен?
– не поверил Рябинин.
– Согласен!
– разорялся Лукин.
– Ему только дай - он на весь мир такое "согласие" наведет, помяни мое слово, Миша! Шпана с Мальцевского рынка!..
– А ты старушка-процентщица, - высказался Веселуха. И вообще, оставим в покое личности, давайте лучше выпьем.
Выпить Веселуха был не дурак, особенно любил хорошие крепкие напитки дрянь не пил, разбирался,
– А, пирог!
– закричал Рябинин радостно.
– Здравствуй, Ирочка.
Это вплыла в комнату мадам Веселуха, - в руках у нее был фирменный пирог с грибами. Но не за хозяйственность выбрал ее Веселуха, а за редкую красоту. Женщин Ян Владиславович обожал, но не уважал, может быть, потому, что они всю жизнь складывались перед ним в штабеля. Мадам Веселуха была на семнадцать лет моложе мужа, и это была его третья законная жена. Он подобрал ее, пацанку, провинциалку, на кафедре, как бриллиант в куче мусора, приодел, обучил хорошим манерам. Впрочем, мадам Веселуха была далеко не дура - в жизненном смысле.
– Да, это я, - сказала она кокетливо.
– А почему вы сначала пирог заметили, а потом меня?
– Натурально, потому что он был впереди, - пошутил Веселуха.
– Ира, пить будешь?
– Нет, пейте на троих, - отказалась мадам Веселуха.
И они выпили, и снова налили, и потом, ближе к полуночи, Веселуха взял гитару и под плеск осенних струй (ливень, холодный и рыжий, бил в окна, стоял стеной) сбацал что-то не ровное, с оттягом, с синкопами - не то джаз, не то мазурку - а Лукин, который с горя напился, сплясал с мадам Веселухой на столе, среди хрусталя, прищелкивая пальцами.
"Это я-то дырка!
– злопамятно думал он.
– Ну, Веселуха, погоди, узнаешь ты у меня".
Ах, ночь петербургская, осенняя ночь! Листья слетают, сумерки тают, птицы кричат и витают. Грибами пахнет, сыростью постельной да банной одурью похмельной, в потемках приглядной. Бледные лица во тьме, как рубахи, груди волнуются, как море, в землю впивается горький ливень, сбивает с деревьев листья. Очень просто в такую ночь некоторые выпускают душу полетать - а она и не возвращается... держите крепче, закусывайте, жгите свечи.
Ах, ночь петербургская - печальная ночь. Прочь, ступай прочь!
Глава 2: С прибором
Нева созрела, налилась
Все возвышалась в ней вода
Бежала, спела и вилась
Рвала и мыла горы льда
Крошились брызги под мостом
И капли-росы били в дом
Поверх всего разлился пар
Засыпал снег
Тугие косы
Стыл поток
Рукавчик треснул и потек
И затопил пологий брег
А мы стояли на мосту,
Который выгибался над водой,
Разлитой вправо, влево на версту,
Под низкой тучей и звездой,
А справа крепость высока, красна
Стояла третий век - зубцы и завитушки,
Нам в ноябре невидима весна,
И только легкий запах стружки
Приносило к нам с залива
Третий век тут пахнет эдак,
Может, твой дворянский предок,
Угодивший
В эту крепость, чуял тоже
Этот запах, запах нови,
Он был шишка и вельможа,
В жилах пламенныя крови.
Нева играет и шипит,
Она сравнительно чиста,
И ею, словно пивом "Пит",
Мы упиваемся с моста,
А Питер строит, мастерит
И жизнь нелегкая проста.
В осенних думах восседал Ян Веселуха на столе с ногами, держа в руке бокал молодого Божоле. В кресле скрутился калачиком господин Лукин, рассчитывая, сколько будет стоить аренда самого дешевого помещения. На полу, среди раскиданных цацек и болтов, сидел растерянный Рябинин и крутил носом.
– В чем дело?
– спросил Веселуха.
– Кристалла нет, - объяснил Рябинин.
Кристалл для прибора был - главнейшее дело. Без него можно было и не заморачиваться.
– Что, на весь Питер ни одного кристалла фторида лития?
– не поверил Веселуха.
– Что-то ты мне голову морочишь. Не может быть.
– Нету, нету, - отозвался Лукин из кресла.
– Я весь город обегал. Ни на рынке, ни в супермаркете - нет. Даже в частных коллекциях нет. Увы.
И они уныло поникли головами. Веселуха прислушался к завыванию ветра, всмотрелся в осенний сумрак за окном, и подумал: "В такой день хорошо играть свадьбы и заключать контракты". Плакать же в такой день совершенно ненужно и даже вредно: Нева может выйти из берегов. Веселуха вскочил со стола, взял длинную веревку, намотал ее на пояс и призвал:
– За мной.
Навстречу ветру ехали они, по набережной и через мост; Петропавловская крепость встала перед ними огромным хищным зубом; служитель пустил их внутрь, и они молча, только отдыхиваясь, дошли до самого верха. Дальше лестницы не было, и балки кончились.
– Если друг оказался вдруг, - сказал Веселуха, стягивая пояс веревкой.
– Первый я, за мной Рябинин, Лукин третий.
Шпиль был мокрый и скользкий, он сужался. Несмотря на дикий ветер, с подветренной стороны на Веселуху село три стойких комарихи и пили кровь. Болото внизу колыхалось и вздымалось, гнулись травы, зрели решения, ехали машины. На булыжной площади стояли, взявшись за руки, дети Рябинина, глядя вверх.
– Я наверху!
– крикнул Веселуха, перекрывая гул ветра.
– Начинаем!
– Пошел!
– крикнул Рябинин Лукину.
Трое отлипли от шпиля, и на истошном ветру завопили в три голоса на всю Россию:
– НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!
Вздохнули - и по новой:
– НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!!
На три голоса, за скользкий шпиль цепляясь, голову запрокидывая:
– НУЖНЫ КРИСТАЛЛЫ ФТОРИДА ЛИТИЯ!!!
Но не давала ответа Россия на запрос их неистовый и серьезный. То ли не было у нее кристаллов фторида лития, так нужных для дифракционной решетки нового прибора, то ли просто занималась она своим делом. И Рябинин повис на своей веревке, сокрушенно цыкая зубом, а Лукин пнул шпиль носком ботинка, а дети Рябинина внизу сели, взявшись за руки, на булыжник, - но не сдался Ян Веселуха. Он мотнул головой и заорал один - злобно и вдохновенно: