Дом Леви
Шрифт:
– Да, дед. И если мое предложение тебе не подходит, предложи другое.
Но деду не нужны никакие советы. Он кружится по кабинету, натыкаясь на мебель. Как дикий зверь в клетке. Он слышит лишь голос маленького Морица, его предупреждающее кудахтанье, не всовывай голову в эти дела. Не кончился спор деда с Морицем, пророчествующим черные беды.
– Да что это означает? Я покажу им, кто я. Я – Яков Леви! – и дед смотрит сверху вниз, как будто маленький Мориц стоит перед ним.
– Дед, – Гейнц все же пытается его образумить, – что ты им покажешь? Без членства в Союзе германской
– Мальчишка, ты будешь учить меня уму-разуму в бизнесе. Я ли не знаю этих резервистов, подвизающихся в делах стали? У меня было немало дел с юнкерами, с ненавистниками евреев, с черт знает с кем. Я представал перед ними как Леви! Ты слышишь меня, мой дорогой внук! За деньги я их покупал, разными хитростями и уловками, даже обманом, если хочешь знать, но только не продажей имени. Леви я был и Леви остался. И только поэтому остался господином себе и другим. Продашь имя – продашь себя!
Гейнц получает огромное удовольствие от гнева деда, и все же пытается доказать, что нет иного выхода. Он с удивлением смотрит на деда, но убежден все его слова ничего не стоят.
– Отец, – господин Леви оставляет сонм ангелов, – не стоит отметать все, что говорит Гейнц… и предпринятые им шаги. Я не склоняюсь, Боже упаси, к его предложениям, но его слова об ухудшении сегодняшних дней – правда. Необходимо посоветоваться. Нельзя дать делам катиться, как они катились до сих пор.
Дед сидит.
– Дай мне на обдумывание несколько дней, – просит он, – во-первых, пойду проведать нескольких старых друзей. Думаю, также приглашу моего графа, путь немного развлечется пивом за мой счет. Увидим, куда мы придем…
«К Функе придем, – думает Гейнц, – с графом, без графа, в конце концов, придем к Функе, и тогда он расстанется со своей наивностью и верой в то, что он все может. Ну, что ж… И это к лучшему. В конце концов, раскроются его глаза».
Дед встает со своего места.
– Кажется мне, в эту зиму я не вернусь в усадьбу. Агата весьма опечалится. Придется ей встречать Рождество в одиночестве.
– Поехали сейчас к Фриде, отец, – улыбается господин Леви, – час поздний, и Фрида нам сделает выговор.
Гейнц подает шубу отцу. Господин Леви мягко улыбается сыну. – Гейнц, тебе надо немного отдохнуть в этот год, немного развлечься. Приходит зима, и с ней все зимние радости.
– Да, отец, я думаю в этом году поехать заняться зимним спортом.
– Езжай, и возьми с собой Эдит.
– Эдит?.. Не знаю, каковы ее планы в этом году?
– Поговори с ней, Гейнц, поговори.
– Я готов ехать, – говорит дед.
Снаружи сгустились туманы. Как огромный пресс, воздух стесняет дыхание. Полицейская машина ожидает их у ворот.
– Езжай быстрей, Гейнц, – просит дед, – Фрида ждет нас с обедом.
Беспризорный пес пересек шоссе. Автомобиль поднимается на мост над каналом. Чайки пикируют и кричат над каналом.
– Эти вынуждены будут улететь в теплые края, – удивленно говорит господин Леви.
– Да, – говорит Гейнц, – опоздание может стоить им жизни.
Доехали до остатков леса. Полицейские длинной шеренгой стоят вдоль шоссе. Хейни сын Огня сидит на покрытом известкой камне.
Гейнц ускоряет движение, и господин Леви не жалуется на тряску. И вот, уже асфальтированные улицы стелются им навстречу. И по сторонам дома, окруженные огородами, огражденные черными заборами. На перекрестке стоит продавец сосисок за круглым и блестящим баком. Это улица, ведущая на площадь и к озеру, над которым кружат стаи ворон.
– Приехали домой, – провозглашает Гейнц, словно он вернулся с дальнего путешествия, полного приключений.
Боясь услышать упреки Фриды, все трое, таясь, заходят в салон, и расходятся, кивая друг другу.
Гейнц поднимается на второй этаж. Из ванной доносится звук текущей воды и смех девиц. У дверей в комнату Эдит лежит Эсперанто: знак, того, что она дремлет. На фаянсовой чаше повешена белая шелковая шляпа Франца. Из комнаты Бумбы доносятся странные звуки, будто кто-то пилит и рубит. Бумба проделывает одну из своих операций. Школьный ранец брошен около стула. Вещи разбросаны по маленькому столику и стульям. Атмосфера небрежности и беспечности – по всему пространству этажа. Гейнц открывает свою комнату и застывает: на его кровати лежит Иоанна.
– Что ты тут делаешь, Труллия? – радуется Гейнц при виде сестренки. Он любит ее и ведет с ней беседы, как со взрослой. «Труллия», от слова «тру-ла-ла» – он дал ей эту кличку, означающую особую к ней приязнь.
– Что ты делаешь в моей постели?
– В твоей комнате запах алкоголя, – хмурится Иоанна в сторону Гейнца. Он убирает почти пустую бутылку от коньяка, стоящую на ночном столике.
– Где ты пропадал столько времени?
– Не будь со мной такой строгой, улыбнись немного. Улыбнись, Труллия.
– Где ты был?
– На фабрике, с отцом и дедом.
– Ага, – улыбается Иоанна.
– А теперь расскажи мне, Труллия, что случилось?
– Мне нужен автомобиль назавтра, Гейнц.
– Что, автомобиль? Правильно ли слышу, Труллия? Повтори.
– Ты абсолютно правильно слышишь. Мне необходим автомобиль.
– Но зачем? И ты уже начинаешь… – Гейнц громко смеется.
– Это не смешно, Гейнц. Я должна поехать к своему другу, а это далеко. Там, около улицы со странным запахом. Ты помнишь?