Дом на горе
Шрифт:
— Дмитрий Суханов, вы не умеете плотничать? — спросил Николай Гаврилович.
— Не очень, — ответил я.
Вызвался помогать один из киношников. Притащи ли сосновый чурбак и принялись его обрабатывать.
— Купалу называют также Костромой, а в Полесье Марой, — повествовал Николай Гаврилович. — Отсюда позднее Марья. Лида, ты знаешь другие адекваты?
— Купала от слов «купать», «кипеть», — ответила Лидия Васильевна, покуривая сигарету, — родственна латинскому «купидо», что значит «стремление». Соединив,
— О как это тонко! — воскликнул Николай Гаврилович, смеясь. — Но там что-то про сестру и брата?
— Это не для молодых ушей, — сказала Лидия Васильевна. — Язычество. Важно только набрать цветков иван-да-марьи. В эту ночь они обладают целебной; силой.
От чурбака отскакивали, завиваясь, желтые пластины. Мало-помалу обозначался грубоватый идол с головой, вжатой в плечи.
— А что с ним делать? — спросил я.
— Топить! — сказал Николай Гаврилович. — Вернее, купать. А потом будем жечь костры. Желающие могут и прыгнуть. Небось никогда не прыгал через костер?
— Нет, — ответил я.
— А мы в детстве в деревне играли. Называется «гори-гори ясно». Сейчас ни во что уже не играют. В лапту, например. Мы-то играли.
Лидия Васильевна рассмеялась сухим кашляющим смехом.
— Смейся, Лидочка, смейся. А кто бы без меня вырубил Купалу?
Роман взревел на трубе. Николай Гаврилович бросил топор.
— Да что же это такое? Перестанешь ты осквернять звуки природы?
Роман чинно удалился в сторону. Я подошел к нему.
— Зачем топят Купалу?
— А черт его знает. Просто красиво. Ты их не слушай. Они ничего не петрят. Просто папаша пару лет назад ездил в Полесье. Привез оттуда диковинку. И ни в какую лапту в детстве он не играл. И через костры не прыгал. И трудного военного детства у него не были. А все, что мать сказала, я в словаре ей прочитал. Учти, мон шер, они от нас давно поотстали. Только рисуются, делают вид.
— Ты строг, — сказал я.
— Но справедлив.
Где Маша? Я старался не терять ее из виду. Конечно, этот крутится около нее. Хотя надо отдать должное, слово «крутится» к нему не подходит. Умеет держаться с достоинством. Я подслушал их разговор. Маша с Юлей возятся по хозяйству, а он вещает хорошо поставленным голосом:
— По сути дела, у Моцарта был только один искренний друг и поклонник, Иосиф Гайдн. По крайней мере, эти люди могли разговаривать между собой как равные, без тени зависти друг к другу. Ведь даже очень близкий к Моцарту человек барон ван Свитен обиделся на него за прямое высказывание о сочинениях барона. Хотя отдадим ему должное, ван Свитен оплатил похороны Моцарта.
— А Бетховен? — спросила Юля.
— Что Бетховен? Бетховен тогда был слишком юн. Он обожал Моцарта, но писал уже совсем другую музыку. Кстати, Моцарту довелось слушать игру молодого Бетховена. Боюсь, она не слишком пришлась ему по душе. Бетховен, по тогдашним понятиям, играл грубовато. Хотя импровизации Бетховена Моцарту понравились.
— Кто такой барон ван Свитен? — спросила Юля. Она явно старалась выглядеть вдумчивой собеседницей.
— Венский аристократ. Опекал Моцарта. Сам пописывал музыку.
Опять барон, подумал я. Все вы бароны. Хорошо хоть Маша молчит. Меня терзали муки ревности. Самые настоящие. Никогда не думал, что это так противно. Прав, прав Ларошфуко. И никто за это не пожалеет.
Но ревновал не только один я. Маялся и доцент Паша. Он боялся, что обожаемый всеми преподаватель очарует мимоходом и Юлю. Паша решил ввязаться в разговор. Вмешательство его выглядело довольно жалким.
— Меня персонально пригласили на симпозиум в Москву, — заявил он.
— Какой симпозиум? — полюбопытствовал Атаров.
— По проблемам современной лазерной техники.
— О, это очень интересно! — вежливо сказал Атаров.
— Персонально? — насмешливо спросила Юля.
Доцент смешался.
— Можно, э-э… я помогу?
— Мы уже кончаем, — сказала Юля.
— М-да… — крякнул Паша.
— Митя! — вдруг крикнула Юля. — Где Митя?
— Тут. — Я сунул голову в дверь.
— Митя, открой две банки горошка. Они в холодильнике. Только бери большие.
Я занялся горошком. Атаров взглянул на меня.
— А, здравствуйте, я вас узнал.
— Что? — сказал я испуганно.
Меня спас Роман. Он появился на кухне, упер трубу в бок, как горнист, и продекламировал:
Как ныне сбираются в круг вайделоты, чтоб пудрить мозги благодарным вакханкам!— Что это? — подозрительно спросила Юля.
— Моя новая поэма! — сказал Роман и гордо удалился.
— Мой брат оригинал, — заметила Юля.
Я поспешно открыл банки и выскользнул из кухни. Меня поджидал Роман.
— Пойдем. Не хотел тебе говорить, но я готовлю сюрприз. Ладно, тебе как другу. Главное, в клумбу не лезь.
— Не понял?
— Не лезь, говорю, в клумбу. А то начнешь рвать цветочки. Вчера ведь рвал? Я все видел!
— Люблю пионы.
— Люби на здоровье. Но сегодня забудь, а то взорвешься.
— Что ты мелешь?
Роман самодовольно усмехнулся.
— Фейерверк по системе Циглера. Все приготовил как надо. Старые рецепты надежнее современных. Сегодня вечером я дам фейерверк.
— Но при чем здесь клумба?
— Фонтан из клумбы, по Циглеру. Очень красиво. Ну-ка посмотри. Заметно?
Я обошел клумбу.
— Кажется, нет.
— В купальную ночь устраивали фейерверки. Мы возродим традицию.