Дом на городской окраине
Шрифт:
— Позор? Посадят и выпустят, н-да, не оставят же там пана бухгалтера навечно. Послушайте, дружище! Я ведь тоже сидел!
У Михелупа от удивления отвисла челюсть.
— Пан директор… сидел?
— Да, в тюрьме.
Директор задумался, и его глаза заволоклись ностальгическим туманом.
— Еще в молодости, — начал он печально, — сколько мне тогда было? Н-да, семнадцать, я был учеником в типографии, н-да, н-да, и принял участие в драке с буршами… н-да… кровавое сражение на окраине Праги, в Крчи… н-да… Где те времена?.. Где мои молодые годы?.. Мы были крутые ребята. Н-да… политика и тому подобное… где какая потасовка,
Он стряхнул с себя волнение, пробужденное воспоминаниями о минувшей молодости, и продолжал:
— Это было хорошо… Тюрьма пошла мне на пользу… н-да… я раздобыл книг и занялся самообразованием… история, социология, основы экономики, н-да, н-да… изучал иностранные языки… нигде не бывает столько свободного времени, н-да… я многое обдумал… духовно созрел, н-да…
У Михелупа отлегло от сердца.
— Значит, пан директор тоже сидел, — прошептал он.
— Тоже, тоже, хе-хе… А что, уголовное дело уже начато?
— Еще нет.
— Хорошо… н-да, н-да… я позабочусь… н-да, чтобы пану бухгалтеру не пришлось сидеть.
Михелуп промямлил слова благодарности.
— Ничего-ничего, н-да… идите спокойно, н-да… дело будет закрыто.
Он подталкивал бухгалтера к дверям и вдруг опять расхохотался:
— И что же вы, сбили с полицейского каску да?
Михелуп вежливо улыбнулся.
— Сбил, простите…
— Ха-ха-ха… Так-таки размахнулись и сбили?
— Сбил, простите…
— Н-да, хи-хи-хи… это вы здорово… а что он? Ругался?
— Ругался, простите. И стукнул меня дубинкой, простите.
— Стукнул дубинкой? Ха-ха-ха, а-ха-ха… хо-хо… и больно?
— Больно, простите. Еще и сегодня чувствую.
— Ха-ха-ха… ну и развеселили же вы меня, пан бухгалтер, спасибо вам…
И снова настало воскресенье. Бухгалтер Михелуп, выйдя на балкон, испытующе взглянул на небо. Посмотрел на запад, посмотрел на восток, задрал голову вверх — всюду сияющая синева, и лишь низко над горизонтом плывут два невинных облачка. Бухгалтер нахмурился, почесал спину, вернулся в комнату и вяло объявил:
— Установилась хорошая погода.
— Очень хорошая, — радостно согласилась жена.
«Не понимаю, что тебя так радует, — грустно подумал бухгалтер. — Хорошая погода, ну и что из того?» А вслух пробурчал:
— Поедем на прогулку.
— Поедете на прогулку, — вторила ему пани Михелупова. — Тебе необходимо освежиться после болезни.
Бухгалтер помрачнел, развалился на диване, купленном из наследства баронессы Аспас, и взял газету. Он вяло листал страницы воскресного номера. Газета сообщила ему, что в Македонии на горизонте появляется фигура гигантского воина в полном вооружении, со шлемом на голове и мечом в руке. Ученые считают, что это дух Александра Македонского. Перевернув лист, он узнал, что какой-то человек в плавках прямо на дороге напал на дочь крестьянина. Один американский ученый выяснил, что обыкновенная ванна в тысячу раз безопаснее поезда и в двести раз опаснее самолета. В Словакии одна деревенская женщина родила девочку, у которой вместо пальцев когти, а между руками и телом перепонки. Старушка задохнулась, проглотив кость. 60 000 зрителей видели поражение «Арсенала», а знаменитый автомобильный гонщик Луи Широн еще не решил, на какой машине будет ездить в будущем сезоне. И, наконец, газета сообщила бухгалтеру, что погода будет
— Опять в газете ничего нет, — сердится Михелуп. — Не буду больше ее выписывать. Нет смысла. Только зря деньги переводишь.
Он швырнул газету на пол, встал, принялся тереть кулаками глаза и зевать. Потом позвал:
— Руженка!
— Да? — отозвалась пани Михелупова.
— Сегодня со мной на прогулку поедешь ты.
— Сказать по правде, я… не так уж к этому стремлюсь. Лучше останусь дома, схожу к соседям напротив, послушаю радио.
— Почему бы тебе не поехать, глупая ты женщина? Такая прогулка — стоящее дело. Свежий воздух, зелень и так далее. Можем и выкупаться.
— Что-то не хочется. Там будет много народу.
— Тем лучше. Хоть будет веселее.
— Поезжай сам. Я отдохну дома.
Вдруг Михелуп вышел из себя.
— А! — закричал он. — Все только я да я, она, видите ли, хочет отдыхать дома, а я в такую жару трясись в мотоцикле, глотай пыль и страдай от неудобного положения в седле, от которого потом болит все тело! Разве я не имею права немножко отдохнуть? Что я, нанялся ездить? Почему только я обязан выезжать на лоно природы, а ты нет? Всю неделю я маюсь в канцелярии, а по воскресеньям должен гарцевать как ненормальный? Эгоистка! Нет у тебя ко мне сочувствия, вот что! Неужели я не заслуживаю хоть капли внимания?
Пани Михелупова вошла в комнату.
— Что ты кричишь, дикарь? Не хочешь ехать на прогулку — никто тебя не неволит. Оставайся со мной дома.
— Так… — ядовито произнес бухгалтер. — Значит, я просто так, за здорово живешь буду держать мотоцикл, платить шоферу, буду выбрасывать бешеные деньги — и в конце концов мы все останемся дома! Для чего, по-твоему, у меня машина? Чтобы смотреть на нее? Нюхать ее? А? Есть у тебя разум, мать? — И уже на самых высоких тонах. — Если я, больной, слабый человек, должен ехать на прогулку, то и ты поедешь со мной. Не гоже все взваливать на одни плечи. Мотоцикл куплен для всех. Здоровый воздух, зелень и красивые виды придуманы не только для меня. Поедешь на прогулку и точка.
— Хорошо, я поеду… — постаралась успокоить его жена, — поеду на лоно природы, чтобы вышло по-твоему. Только, прошу тебя, не кричи. У меня голова пухнет.
Наскоро пообедали, пани Михелупова наказала детям не шалить и не пускать в квартиру чужих. И когда под окном раздался гудок, супруги Михелупы вышли из дому. Шофер Людвик Марган выпрямился, усадил пани Михелупову в коляску, бухгалтер занял место на заднем сидении, мотор заворчал, выпустил клубы синего дыма, и машина ринулась вперед.
Над белым шоссе висела неподвижная жара, воздух струился, и казалось, что с зеленеющих на полях всходов и с крыш домиков отскакивают серебряные язычки огня.
Ту-ту! Мотоцикл, словно гончий пес, мчался по асфальтовому шоссе, пани Михелупова подскакивала в коляске, деревья аллей кружились, как балерины, верстовые столбы оживали и убегали назад. По обочинам дорогу окаймляла пестрая воскресная толпа, в уши ударила заунывная песня шарманки, инвалид-шарманщик вынырнул из небытия и тут же был поглощен пространством. Михелуп чувствовал, как пот, смешанный с пылью, впитывается в его кожу. Хотелось пить, издалека сладко манило видение дивана баронессы Аспас. Тем не менее, обернувшись к жене, он прокричал, пытаясь перекрыть грохот мотора: