Дом одиноких сердец
Шрифт:
— Даша, — выговорила она. — То есть Дарья Андреевна.
— Разрешите, Дарья Андреевна, предложить вам небольшую прогулку по парку, — предложил Петр Васильевич. — Если, конечно, вас не слишком обременит в качестве спутника такая трухлявая развалина, как я.
Даша совершенно искренне запротестовала, причем сразу против всего: и против «обременит», и против «трухлявой развалины», но тут заметила искорки в глазах старика. «Елки-палки, да он ни секунды в моем согласии и не сомневается! — поняла она вдруг. — И развалиной себя не считает, и вообще вертит мной, как захочет!» От такой мысли Даша рассмеялась, непринужденно, как хорошего знакомого, взяла старика под руку, и они
К концу прогулки Даша узнала о своем новом знакомом довольно много. Петр Васильевич оказался журналистом и писателем, собиравшим материал для новой книги. Он сообщил Даше название нескольких уже опубликованных своих книг, но ни одной из них она не читала и поинтересовалась, о чем же будет новая книга. И тут выяснилось кое-что для нее неожиданное.
— Вы, наверное, видели пансионат в глубине лесопарка? — спросил Петр Васильевич и, узнав, что Даша не видела, очень удивился.
— Понимаете, мы в этом районе только третий месяц живем, — объяснила Даша. — Купили здесь квартиру. Много лет снимали жилье и вот наконец купили собственное. Поэтому я еще не весь лесопарк обошла, а только один кусочек.
Тогда старик рассказал, что пансионат, раньше называвшийся «Прибрежный», несколько лет назад выкупили в частную собственность. Новые владельцы организовали там дом престарелых.
— Типичный частный дом престарелых, — рассказывал Петр Васильевич, постукивая тростью при каждом шаге. — Название сохранили прежнее, и теперь полностью он именуется так: Патронажный пансионат «Прибрежный». Стариков там проживает немного, около тридцати человек, и чуть ли не столько же обслуживающего персонала. Так вот, директриса его — на новом русском языке она именуется управляющей — разрешила мне бывать у них, практически беспрепятственно, и я изучаю стариков, живущих там, беседую с ними, а после по беседам пишу свою книгу. Приезжаю сюда три раза в неделю и с утра до обеда, как правило, присутствую. А когда у них начинаются медицинские процедуры, гуляю для моциону по здешнему прекрасному парку. Вот, собственно, и все.
— А почему вы выбрали именно этих стариков? — поинтересовалась Даша. — Почему бы не беседовать с любыми? Или просто найти в самой Москве подобный дом, и неподалеку от того места, где вы живете? Все-таки ехать сюда к нам не близко.
— Ну что вы, что вы, — покачал головой Петр Васильевич. — Мне нужен именно этот дом, и никакой другой. Дело в том, что контингент тут несколько специфический — люди, которые либо сами были очень состоятельными до того, как попали в пансионат, либо имеют весьма небедных родственников. В двух-трех известных мне в самой Москве частных домах престарелых поселяют стариков исключительно в обмен на квартиру, понимаете? А здесь все не так. Здесь они платят ежегодно — или за них платят, — и ни о каких квартирах речи не идет. А вы догадываетесь, в какую сумму обходится проживание в таком доме?
— Догадываюсь, — хмыкнула Даша. — Наверняка в очень и очень немаленькую.
— В том-то все и дело! И родственники, отправляющие своих близких в сие богоугодное заведение, вполне могли бы найти другой вариант — сиделку нанять, например. Но они выбрали «Прибрежный» — все по разным причинам. В раскрытии этих причин и заключается мой, так сказать, охотничий азарт. Потому что за каждой, уважаемая Дарья Андреевна, скрывается чья-то судьба, а нет ничего увлекательнее, чем писать о судьбах.
Петр Васильевич остановился, прищурясь, взглянул на нее.
— Как-нибудь я покажу вам, чем занимаюсь, — пообещал он. — А пока — разрешите откланяться. Чрезвычайно был рад знакомству.
Он церемонно поклонился, взмахнул тростью и неторопливо пошел по дорожке, ведущей к реке. Даша некоторое время смотрела ему вслед, потом подозвала Прошу и заторопилась к дому, огибая маленький прудик, чтобы срезать дорогу. Давно пора было возвращаться.
Человек, сидевший на скамейке у пруда, встал и внимательно посмотрел на нее, когда она проходила рядом, но Даша не обратила на него внимания. И пес, огромный мастино неаполитано, чуть прихрамывающий на переднюю правую лапу, тоже пробежал мимо. Человек вздохнул с облегчением — собак он панически боялся, а вот таких громадных, тяжелых, с гладко лоснящейся шкурой и внимательным, чуть ли не человечьим взглядом из-под нависающих бровей — в особенности. Потом ему пришло в голову, сколько может стоить такая вот прихрамывающая корова, и он злобно сплюнул вслед стройной светловолосой женщине в зеленой куртке.
«Жадная стерва! Откуда она появилась и когда он успел с ней познакомиться, да так, что я ничего не заметил? Хотя неважно. Понятно, что давно — иначе не бродили бы под ручку, как юные придурки. Знаю я таких баб — только дай им богатого мужика, они из него выжмут все соки, а потом пойдут искать следующего. По-хорошему, их всех нужно убивать! Не, ну всех — это типа утопия, а вот с одной разобраться вполне можно. Только собака мешает. Собака, собака… Что же придумать с собакой?..»
Вечером, кормя уставшего и голодного Максима ужином, Даша рассказала ему о своем новом знакомом.
— Писатель? — переспросил Максим с набитым ртом. — Известный?
— Да нет, по-моему. По крайней мере, я ничего не читала.
— А, ну тогда неинтересно! Вот если бы ты с живым классиком познакомилась, тогда да! И он бы с тебя и Олеськи писал литературные портреты, увековечивая для потомков.
— Кто писал? — подала из соседней комнаты голос Олеся, которая давно должна была спать, но не спала, а слушала разговор родителей. — Я тоже хочу, чтобы меня нарисовали.
— Спи давай! — прикрикнула на дочь Даша. — Нарисуют тебя, не волнуйся, еще нарисуют. Но знаешь, Максимушка, — она уселась за стол и задумалась, вспоминая, — он так своеобразно разговаривает — со всякими старинными «позвольте», «разрешите предложить». И даже «ну-с» вставляет иногда! Но получается у него совершенно органично. Наверное, из-за возраста. И вообще, он весь такой интеллигентный… в хорошем смысле.
— То есть бывает интеллигентный еще и в плохом? — заинтересовался Максим. — Ну-ка, ну-ка, поподробней…
— В плохом — это когда человек не умеет постоять ни за себя, ни за кого-то другого, — неуклюже объяснила Даша. — Такой несколько карикатурный персонаж, но довольно часто встречающийся. Ну вот как Владик твой, например, — бездна эрудиции, а при том патологический трус. Петр же Васильевич, мне кажется, при необходимости даже подраться сможет.
— Если не рассыплется, — кивнул Максим, дожевывая третью котлетку. — Ну, в общем, тебе теперь есть с кем общаться, кроме твоих несчастных детишек. Кстати, ты к кому завтра едешь?
— К Барсукову, — вздохнув, ответила Даша. — С самого утра.
— Ах ты моя бедная, — пожалел ее Максим. — Будешь барсучонка учить букву «р» выговаривать? Рассказывать про Карла, экспроприировавшего у несчастной Клары единственную память о курортном романе?
— Ну тебя! — Даша забрала у супруга пустую тарелку и начала ожесточенно тереть ее под водой. — Тебе смешно, а мне страдания. И никакую не «р» — как раз она у него поставлена. Ладно, не хочу даже думать об этом.
Максим встал и сочувственно погладил ее по спине.