Дом одинокого молодого человека: Французские писатели о молодежи
Шрифт:
Ее нисколько не смущал собственный возраст — шестьдесят два года, красавицей она никогда не слыла, но до сих пор сохранила живость взгляда и ослепительные зубы. Долгое время она подвизалась в артистической среде в Париже. Из-за беспечности в финансовых делах, а также за отсутствием истинного таланта сейчас ей приходилось жить за счет сестры. Замужем она никогда не была. Человек, которого она любила, — скульптор, как и она, но только стоящий — разбился на машине на западной автостраде, став жертвой немного сумасшедшего вечера и слишком крепких вин. После этого несчастья мадемуазель Фалльер увлеклась вертящимися столами и гаданием на картах. Каждый вечер перед тем, как лечь спать, около своей кровати она чертила мелом на полу три круга. Согласно одному
Столкновение столь несхожих характеров порождало конфликты, во время которых сестры общались друг с другом только посредством записок. Более начитанная мадемуазель Фалльер подкрепляла их в особо острых случаях цитатами, заимствованными у великих авторов, с непременной ссылкой на источник. Поэтому мадам де Сент-Ави случалось быть изрядно раздосадованной, когда в заключение довольно пылкого послания ей приходилось читать проклятия леди Анны из шекспировского «Ричарда III»: «Уйди, ужасное орудье ада!»
Марк видел мадемуазель де Фалльер лишь однажды, когда выходил из большой гостиной после того, как судья Роллен представил его мадам де Сент-Ави. Встретившись с ним в коридоре, она едва взглянула на него. Теперь же, напротив, приближалась, разглядывая его с весьма тягостной настойчивостью. Он торопливо вытер полотенцем лицо и тело, всеми силами стараясь скрыть свое разочарование.
— Вы великолепны! Да-да, просто великолепны, — заявила она, молитвенно складывая руки. — Поверьте мне.
Мадемуазель склонила голову набок, всем своим видом пытаясь изобразить неподдельный восторг. Марк отметил, что она, как и сестра, была похожа на обезьяну, только грудь и зад у нее были совсем плоскими, отчего она напоминала еще и обелиск.
Мадемуазель сразу же предложила ему позировать. Известно ли ему? Она лепит. Увы, Париж слишком далеко. Вызвать оттуда натурщика дело нелегкое. Она, конечно, не стала ему рассказывать о том, что единственный опыт с девушкой с Монпарнаса кончился два года назад весьма плачевно. Эту Мадлин (да, не Мадлен, а именно Мадлин) поселили на третьем этаже «замка» в просторной комнате, которую она незамедлительно раскрасила из пульверизатора в зеленый и красный цвета, мало того, сделала на стене с помощью трафарета портреты Че Гевары и Патриса Лумумбы. Из-за ее торопливости или неловкости краска разбрызгалась так, что лица несчастных борцов, казалось, были изъедены проказой. Для утренних гимнастических упражнений в качестве перекладины она использовала трубы в ванной комнате, которые постепенно расшатались и в конце концов затопили комнату внизу.
Она была дочерью самого настоящего сенатора, и это произвело на мадемуазель Фалльер огромное впечатление. Кроме того, у этой Мадлин была стройная фигура, она поддерживала форму шведской гимнастикой и длительными прогулками. Таковы были причины, заставившие мадемуазель Фалльер снисходительно относиться к тому, что натурщица называла ее не Камиллой, а Камомиллой, что у нее, вопреки общим строжайшим предписаниям экономии, день и ночь горел свет и что она разбрасывала в коридорах шелуху от арахиса, который обожала и выписывала себе из Парижа.
Драма разразилась звездной сентябрьской ночью, теплая мягкость которой вдохновила девушку совершить пробежку вокруг «замка», облачившись, если можно так выразиться, в одни только туфли на шпильках. Мадам де Сент-Ави, не любившая собак, полагалась в деле своей безопасности на бессонницу верного Таверы и на его ловкость в обращении с карабином. Встревоженная шумом (в хорошую погоду она спала с открытым окном), мадам де Сент-Ави высунулась в окно и увидела в серебряном свете блаженную Мадлин, скачущую по аллеям с прижатыми к телу локтями и ничем не прикрытой, овеваемой ветром грудью, не считая всего остального. Рассерженная мадам де Сент-Ави собралась было позвонить Тавере, дабы он положил конец этому скандалу, и
На предложение мадемуазель Фалльер удивленный Марк ответил согласием, однако тон его был не слишком любезным. Правда, он тут же опомнился, заметив, что работы у него и без того хватает и что свободного времени теперь совсем не останется.
— Понимаю, — сказала она. — Вы сами определите время, которое сможете уделить мне.
Оставшись снова один, Марк стал корить себя за то, что согласился из предосторожности, дабы не вызвать неудовольствия сестры своей благодетельницы, а заодно, может быть, и ее собственного. Ему, конечно, следовало отказаться.
Однако позже, когда он сидел перед камином и слушал по радио трансляцию футбольного матча, его разобрало любопытство. Что же это будут за сеансы? Неужели ему придется позировать голым? Ему было чуждо самолюбование, и ничего лестного для себя в предложении мадемуазель Фалльер он не увидел. Занятия боксом, которым он увлекался, упражняясь в одном из маленьких любительских залов Бельвиля, а также физкультура, которой он не пренебрегал даже в те месяцы, что провел в заключении, в сочетании с природной крепостью — вот в чем состоял секрет его превосходной мускулатуры, так восхитившей мадемуазель Фалльер.
Не отрывая глаз от огня, он вновь стал упрекать себя за то, что так необдуманно уступил старой сумасбродке, которая теперь будет красть у него свободные минуты. Но тут его осенила мысль, что тем самым ему предоставлялась возможность проникнуть в «замок» и встретиться там с Люсьенн.
VI
Очень скоро вся прислуга узнала о том, что механик Рагно позволил провести себя, согласившись на предложение мадемуазель Фалльер. Все посмеивались, но без особого злорадства. Ни с Жерменой, ни с Клемантиной — кухаркой, ни с Таверой — ее мужем, который вместе с ней принадлежал к числу слуг «замка», Люсьенн и словом не обмолвилась о своем визите к Марку. И если, несмотря на радостное волнение, охватившее ее в тот раз, она отказывалась от новых встреч — то не столько из робости, сколько из боязни впасть в немилость у этой ужасной старой дамы. Мадам де Сент-Ави и в самом деле знала обо всем, что происходит в ее владениях или в доме, и редко проявляла снисходительность. Жермена вместе с Таверой была самой ревностной ее осведомительницей, всегда все видела и слышала. Так, несколько месяцев назад именно она сообщила хозяйке, что в деревню повадился звонить какой-то неизвестный, он вызывает к телефону девушек и молодых женщин и спрашивает, как спи спят — в рубашке или без, что носят днем — трусики или панталоны, изведали уже любовь или только собираются приобщиться к этому таинству, ну и так далее. Все бы ничего, да только вот беда — малый вздумал беспокоить несчастных среди ночи, и хотя шутка стала тяготить всех, никому и в голову не пришло жаловаться. Ограничились тем, что высказали друг другу свои подозрения. Зато мадам де Сент-Ави, узнав обо всем от Жермены, тут же поставила в известность жандармов. Двух дней оказалось достаточно, чтобы те застали с поличным некоего Мартена Ла Бюри, подростка из добропорядочной семьи, которого трудное созревание подвигло на такие шалости. Мадам де Сен г-Ави почувствовала себя оскорбленной, узнав, что молодому человеку всего лишь пригрозили, пообещав «всыпать хорошенько», если тот не образумится.
Люсьенн (одна из всей прислуги) тоже получила тогда вызов к телефону, она отлично помнила, что незнакомый голос, нарочито медлительный, вкрадчивый, показался ей гораздо более бесстыдным, чем сами слова. С наступлением ночи, завершая туалет у себя в комнате, она взглянула в зеркало на свое отражение. Прежде ни один мужчина не говорил ей любезных слов. Так что первые похвалы в свой адрес (голос превозносил волнующие линии ее фигуры) она услыхала от призрака, который, выдумывая ее, пробуждал тем самым ее собственные чувства.