Дом последней надежды
Шрифт:
— Господин…
— Ахарамо, — подсказал исиго.
— Ахарамо, — послушно повторила я, — останется у нас на обед. Надеюсь, что вы рады…
Глаз Шину дернулся. Надо полагать, от радости.
Когда она удалилась, колдун покачал головой.
— Мне нигде не будут рады, — заметил он. — Как и вам, когда узнают…
Я пожала плечами: какая разница? Моя светская жизнь и без того далека от идеала… мужеубийца, содержательница публичного дома? Побуду еще и колдуньей. Колдунов не только не любят, их еще и опасаются…
…пятно вновь зачесалось.
— Вы
Красное.
И похоже на печать.
Исиго нахмурился и, наклонившись к самой коже, втянул запах.
— Откуда у вас?
Пришлось рассказать.
Не все, конечно… далеко не все… слишком много было всякого, чтобы… но мальчишка выслушал внимательно. Задумался, замерев с пальцами, упертыми в подбородок, и сидел так довольно долго.
Холод ему не мешал.
А вот мне, несмотря на толстую шкуру — что-то я такой в наших запасах не припомню — было неуютно. Мерзли ноги. И нос. И вообще…
— Это печать, — когда я почти решилась подергать колдуна за рукав — а то вдруг он в астрал ушел, про меня позабыв, он ожил. — Вам случилось встретиться с кем-то… из высших… и он напомнил о долге.
Она.
Женщина.
Не знаю как, но я была уверена, что у божества — будем называть своими именами — женская суть.
— О каком долге?
Исиго развел руками:
— Вам лучше знать… возможно, вы когда-то что-то обещали, взамен на помощь… или просто сами по себе… принесли клятву или сказали слово… в храме, на улице… не важно, они все слышат, но редко отвечают.
А вот до меня снизошли.
Или… я здесь не при чем? И дело в Иоко, которую подвели к краю, а потом и подтолкнули к пропасти. Ее душа не удержалась в теле, а моей, выходит, остались старые долги. И вот интересно, чего они хотят.
Мести?
Нет, местные боги не настолько кровожадны, во всяком случае, не испытываю я желания немедля плеснуть матушке яду в чашку. Значит, другое… что?
Мало знаний.
И…
— Прислушайтесь к себе, — сказал колдун. — Вы уже знаете, что им нужно.
Надеюсь.
— А… что с собакой?
Все-таки предупреждение свыше, нехорошо пренебрегать.
— С собакой? А… это просто и… нехорошо. Очень нехорошо, — он щелкнул пальцами, и на ладони возник синий огонь. Он был плотным, каким-то кристаллическим, хотя все равно живым. И дневной свет, преломляясь в гранях его пламени, рассыпался призрачными драгоценностями. — Вы слышали что-нибудь об ину-гами?
…если найти собаку… а лучше купить щенка. Выкормить.
Вырастить.
И когда пес достигнет взрослого возраста, привязать его в тихом месте, а перед ним поставить еду, но так, чтобы пес не мог дотянуться до миски. И держать дни и ночи, пока не ослабеет он от голода, и сердце его не преисполнится черной ярости. Тогда-то надлежит оглушить его ударом бамбуковой палки, и еще живому отпилить голову. Ее — искупать в нескольких водах и, сунув в медный котел, варить, пока кожа и мышцы не
Останется белая кость.
И дух, к этой кости привязанный. Он, преисполненный ярости и голода, будет опасен. И не всякая рука способна удержать ину-гами на привязи.
А уж направить его на врага…
…но если получится, то…
Дух пройдет сквозь забор. И самые свирепые псы, почуяв близость его, взвоют от ужаса. Не спасут от ину-гами ни сталь, ни огонь…
…ни молитва…
— Лунный металл, — исиго потер подбородок. — Я не уверен… мне не случалось читать, чтобы кому-то удалось защититься от ину-гами… с другой стороны, не так уж много описано достоверных случаев гибели от клыков призрачного стража…
Да уж, навевает оптимизм.
— С другой стороны, никто из тех людей просто-напросто не успевал обратиться к исиго, — он широко улыбнулся и добавил. — Вы же понимаете, что я должен остаться здесь?
Ага. Исключительно затем, чтобы защитить бедную меня.
Возражать я не стала.
Репутация? Остатки ее горели синим пламенем. Но без репутации я как-нибудь проживу, а без головы — сомнительно… и вот даже гадать не стоит, кому в голову пришла столь замечательная мысль, натравить на меня призрачное чудовище.
Матушка… точнее женщина, связанная со мной узами родства, ибо матерью называть ее язык не поворачивается. В душе шевельнулись робкие сомнения: а может, она не знает?
Вдруг это не она, но молодой ее любовник, которому не терпится добраться до состояния?
Я отмела эту мыслишку.
Сама или нет, но… яд Иоко выпила после ее визита.
И принесла его матушка много раньше. Когда? Не помню… весь последний месяц той жизни перед болезнью выгорел.
— Кроме того, на вас печать богини, — исиго смотрел на снег. — А это что-то да значит…
Знать бы, что еще…
…кошка потерлась о мои ноги, а на гостя глянула куда более благосклонно.
Он действительно остался в доме, к ужасу всех его обитательниц, кроме, пожалуй, Кэед, которая известие приняла с похвальным равнодушием.
— По твою душу, Юкико, — все-таки от шпильки она не удержалась.
Юкико охнула.
Шину зашипела. Араши же сотворила охранный знак.
— А что? Присмотрись… рядом с нами жил исиго… еще когда моя бабушка жива была. Она с ним часто ругалась… — Кэед отложила вышивку.
А я по-прежнему не знаю, что на ней.
Белое на белом.
Красиво?
— Он называл ее упрямой старухой, которая не понимает, что творит. А она его — древним ослом, не знающим жизни. Он приходил на чай и оставлял мне капли, от которых ноги переставали болеть… он сказал, что, если вдруг я решу… изменить все, я могу к нему обратиться. К сожалению, он ненадолго пережил бабушку… а тот, к которому обратился отец, затребовал слишком много золота…
Кэед замолчала.
Золото… мы заработали почти тысячу, но она уже ушла, ибо восстановление дома обошлось недешево. А остаток… остаток еще пригодится.