Дом последней надежды
Шрифт:
Колдун кивнул. И почесав кончик носа, добавил:
— Соли бы…
Соль у нас имелась. Целый мешок соли, обошедшийся в приличную сумму. Она, привычная в моем мире, здесь стоила немало.
Соль рассыпали дорожкой у ворот.
И тварь заворчала.
Она уйдет.
На время.
Люди смешны. Думаю, что умнее… сильнее… неправда… у людей нет времени, а у призрака целая вечность впереди…
— Это временные меры, — Кэед стояла, опираясь на стену. — Я слышу его… оно уговаривает меня помочь… обещает
— Призрачный клинок, — Араши провела ладонью по воздуху, который вдруг сгустился, проявляя тот самый клинок… — Отец рассказывал… давным-давно жил человек, которого звали Анагурэ Кимо. Он был кузнецом и делал клинки… и стал таким мастером, что не было никого, кто бы не слышал его имени…
Пес ворчал.
И бродил у ограды. Почти отступивший — надолго ли? — он все равно продолжал ждать. Давайте, люди, послушайте… помогите… все вы — жалкие твари, не достойные ни на что иное, кроме как быть разорванными…
…убийцы…
…призрак помнил боль. И обиду. И удивление — как могло получиться, что тот, кому он доверял, поступил… подобным образом.
Мне жаль.
Жалость не спасет.
— …его семью убили, желая выведать секрет особой его закалки… и тогда мастер пообещал сделать клинок, равного которому не будет во всем мире. Он ковал его семьюжды семь лет, закаливая в воде и собственной крови.
…мне действительно жаль.
Жалость теплая, а зверю холодно. Он бродит и вздыхает, скулит совершенно по-собачьи. Если жаль, то впусти… обогрей… положи руку на загривок, если рискнешь.
Не рискну.
Я знаю, что это — уже не собака, которой он был при жизни. Собак я не боюсь, даже очень злых. А это…
— Он вложил в сталь собственную душу, и когда клинок был готов, просто-напросто умер…
…все умирают.
Кто-то долго, кто-то быстро… если я сама выйду, то смерть будет легкой. Сердце оборвется…
…никому не нужно умирать, особенно мучительно. Если бы я знала, как освободить эту несчастную душу…
Глава 23
Что-то изменилось.
И исиго, до того дремавший с мешочком соли в руках, встрепенулся, а перышки в волосах его поднялись.
— …когда Сэкунаро Ито, сын человека, который приказал убить семью мастера, взял клинок в руки, он сделался безумен. Он разрубил пополам своего сына… а потом и жену, и всех, кто стоял во дворе… и прятался в доме.
Исиго приложил палец к губам.
Я молчу.
Я понимаю, что не стоит перебивать рассказчика, ведь пока они слушают Араши, то не слышат пса. А я вот слышу. Я даже при желании способна увидеть его, того, которым он был — крупный, с широкой грудью и массивными лапами. Он помнил теплый бок матери и запах молока. И ласку тонких пальцев, которые касались спины осторожно.
Как падал на спину, подставляя этим пальцам голый живот…
Лизал их.
Запоминал запах. И сердце заходилось в восторге…
…боль.
Я хочу ее забрать. Никто и никогда не жалеет призраков, особенно таких, которые самим существованием своим ввергают прочих в ужас. Но…
…того щенка.
И подростка, что резвился во дворе.
Таскал палки.
Гонялся за собственным хвостом… свист… миска с горячей кашей, в которой он сперва выбирает волоконца мяса, а потом заглатывает и рис, ведь тот пахнет мясом, а он голоден. Немного.
Ощущение сытости.
Покоя.
Счастья.
Сволочи… это ведь как ребенка… я бы коснулась, если бы могла… вот так, ладонью по колючему загривку, успокаивая и унимая рык.
— …когда он вернулся в себя и увидел, что сотворил, то проклял и клинок, и мастера, который и без того был проклят. И собственного отца, чье коварство уничтожило весь род…
…колючий.
И холодный.
И выворачивается, не доверяя этой ласке. Не стоит. Ты ведь там, за оградой, а я…
…я тоже за оградой.
Как?
Не знаю… нет, я в доме… и все-таки вижу этот дом, окруженный огненной стеной. Пламя сине-зеленое и горячее, но мне оно, я чувствую, вреда не причинит.
А вот и тот, кто стоит рядом…
Он огромен, куда крупнее того, каким был при жизни. Но… я не убрала руку.
— Тише, — я присела, и голова моя оказалась у обрубка шеи. — Я не обижу тебя… мне жаль… они хотят, чтобы ты убил меня, а ты желаешь убить их. И я не скажу, что ты не имеешь права… дело ведь не в мести, а в подлости…
Он ворчит, но не так уж и грозно.
Пес еще жив в этом чудовищном теле. Тот смешной подросток, который путался в собственных лапах. Они вдруг выросли и стали неудобными. Он вечно на что-то натыкался, иногда больно и тогда скулил. Он и сейчас скулил, прижимаясь к моим ногам. А я гладила полупрозрачную спину, приговаривая, что не позволю его обидеть.
Хорошая собачка.
Очень хорошая… я хочу тебе помочь… отпустить. Я знаю, что ваши боги заботятся не только о людях, но… как это сделать.
Или…
Пожалуй, я знаю, кому задать вопрос, вот только…
…в призрачном мире и пути иные. Стоило подумать, и вот я уже стою у пещеры, перед которой растет одинокая сосна. Дерево спицей уходит в самое небо. Оно протыкает золотистые облака, и не удивлюсь, если прорастает сквозь камни божественного двора. А может, именно на нем, на этом стволе, слепленном из золота и серебра, и держится мир.
— Нельзя надолго оставлять свое тело, — в пещере, как и положено, жил дракон. Огненно-красный, с золотой отделкой и огромными когтями. Тонкие длинные усы его шевелились, словно живые. Из ноздрей вырывалось пламя. — Тело без присмотра — лакомый кусок.