Дом последней надежды

Демина Карина

…он не причинит вреда, лишь возьмет то, чем люди сами щедро делятся с миром.

Хорошо.

Пускай.

Идет.

Пока… пока я попробую добраться до стены. Воительница… хороша… а матушка что-то да задумала, и значит, в доме небезопасно. Новый призрак? Сомневаюсь… если старый не вернется, то… у матушки нет колдовских сил.

Или есть?

Что я вообще о ней знаю?

Отца очаровала? Одурманила? Никогда не любила… ни его, ни меня не любила. И это не преступление. Я тоже много к кому без симпатии отношусь.

Мысли были

ленивыми, что полуденные мухи. Да и я сама не отличалась бодростью… по порядку… если предположить… просто предположить… отец точно не был магом, а я вот уродилась… в кого? Местные верят, что магический дар — отметка бога мертвых, который наделяет избранников своих силой, чтобы через них получать новые души.

Как будто ему старых мало.

Ладно, если попытаться мыслить логически, отбросив всю мифологию. Что останется? Генетика, мать ее, до которой здесь додумаются нескоро. Законы Менделя, зеленый и желтый горох… одаренных детей убивали, но блуждающий в популяции ген не так-то просто искоренить.

Теория.

Просто теория, но… почему бы ее не проверить?

Даром что ли исиго в доме рис ест. И главное, аппетит у него отменный, вон, поправился, покруглел и перестал выглядеть так, будто и вправду вот-вот в мир мертвых шагнет.

…если пригласить матушку…

…позвать…

В гости она не придет, а вот к ложу умирающей дочери… я не умираю? Простите, кто это сказал? Если надо… тем более, глядишь, своими глазами убедится, что я вот-вот уйду в лучший из миров, и погодит гадости творить. Много мы не выиграем, но хоть что-то…

— Этот мужчина вам подходит, — сказала девочка, прикрывая яркие глаза. И на мгновенье стала выглядеть почти обычным человеком.

Глава 24

Матушке сообщили.

Матушке передали слезную мою просьбу…

Она явилась ближе к полудню. И девочка, забравшаяся на дерево — куда там кошке, взлетела по стволу во мгновение ока, а после умудрилась затеряться среди пустых ветвей — коротко свистнула, мол, объект появился в поле зрения.

— Я все равно не понимаю, — исиго хмурился.

Его подняли рано.

Отвлекли от медитации и рисовых пирожков, что ранило нежное сердце. Заставили сменить одежды, благо, среди запасов его нашлись подходящие. И перья из волос убрали. Не все, конечно, но желтые и зеленые, которые никак не сочетались с общим зловещим обликом. А после Юкико, вооружившись полудюжиной кистей, рисовала страшное лицо.

И руки у нее почти не дрожали.

А вот губы подрагивали, она изо всех сил старалась удержаться от улыбки.

…брови они клеили вместе с Кэед. И теперь, глядя на мрачное лицо исиго, я не могла отделаться от мысли, что это была месть: брови вышли кустистые, сходящиеся над переносицей этакими крылами. Желтая краска на веках.

И темные глаза глядятся еще темнее обычного.

Рисунок морщин.

И трость.

И вороньи перья, косточки и колокольчики в семи косах… исиго

то и дело их касается, то ли проверяя, на месте ли, то ли пересчитывая реквизит.

— Так надо, — я вздохнула и закрыла глаза.

Изображать умирающую было нелегко.

Лежала я уже который день кряду, ибо мало ли кто мог заглянуть в приоткрытое окно. Если у них есть колдун, то с него станется послать если не ворону, то галку, или просто мелкого духа, из тех, что во множестве ютятся в тенях. И тогда наш спектакль не состоится…

Вставала я по ночам.

Ходила по комнате, разминая ноющие мышцы, и кляла матушку на своем, родном матерном. Мысленно, само собой, но…

…вчера в дом заглянул жрец. И мне его круглое лицо показалось знакомым. А кошка, потершись о босые ноги — вот как он не мерзнет-то зимой? — заурчала. Жрец подмигнул мне.

Коснулся лба.

И произнес:

— У каждого свой путь…

Информативно, нечего сказать. Но он ушел, а на следующий день появилась матушка… совпадение? Сомневаюсь. Я поерзала, устраиваясь поудобней.

И глаза закрыла.

Приоткрыла, ощутив над собой движение воздуха. Пусть мой незримый страж, к присутствию которого домашние отнеслись вполне спокойно и даже равнодушно, не слишком взволновался, но… голова у меня одна.

— Так будет правдоподобней, — исиго стряхнул с пальцев белесые нити, которые моментально исчезли, стоило им соприкоснуться с кожей.

Кажется, мне только что отомстили.

Ничего.

Переживу… и матушкин визит.

…позже мне рассказали, как это было. И про мальчика с колотушкой в руках. На голове его сидела красная шапочка, а на шапочке дрожало перо. Колотушка стучала в медную миску, и мальчик кричал:

— Дорогу благородной госпоже…

…если бы кто-то понял, что благородной крови в матушке нет, ей пришлось бы худо.

Крепкий мул. Лаковая открытая повозка на огромных колесах. В спицы их были вставлены полированные куски стекла, и солнце, отраженное от них, ложилось на мостовую разноцветным ковром.

Блестели натертые маслом борта.

Возлежало друг на друге три алых ковра, отличные лишь оттенками.

Мула вел слуга в черном платье, расшитом гербами, чтобы каждый видел: не просто так он катается, но везет свою госпожу. За повозкой спешило семеро служанок, одна другой моложе.

Кто-то нес веер на длинной ручке.

Кто-то — плетеную коробку со сладостями, или вот воду в тяжелом кувшине, чью неровную поверхность покрывали белесые капельки.

Госпожа восседала на коврах.

Над головой ее, защищая от солнца и птичьих взглядов, раскрылся зонт. И цветки зимней сливы, нарисованные на шелке, казались настоящими.

Почти.

Со спиц свисали алые ниточки.

На ниточках покачивались монетки, сталкивались друг с другом, и звон, издаваемый ими, был приятен уху. А еще отгонял злых духов. Это она зря волновалась, ибо местные духи на редкость переборчивы, к матушке моей не полезут…