Дом психопата
Шрифт:
Ему подали яичницу с ветчиной, ей — с беконом. Оба заказали тосты и жареную картошку. Но еще до того, как принесли их заказы, Эми достала из своей сумочки небольшой блокнот.
— Надеюсь, вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов, — сказала она.
— Не буду. — Хэнк Гиббз улыбнулся. — Вообще-то я собирался задать вам тот же вопрос. — И он улыбнулся еще шире. — Думаю, прежде всего нам нужно решить, кто у кого берет интервью.
Эми взглянула на часы.
— Если говорить откровенно, то, думаю, будет лучше, если вы позволите мне взять у вас интервью
— К чему такая спешка? — Гиббз отхлебнул кофе и протянул полупустую чашку официантке, которая как раз подошла к ним. — Я думал, вы пробудете здесь целый день.
— Вовсе нет. У меня встреча в середине дня.
Гиббз кивнул.
— В больнице штата.
— Откуда вы знаете?
— По дороге сюда я заехал в офис шерифа Энгстрома. Его секретарша сказала мне. — Гиббз взял у официантки вновь наполненную чашку. — Если вас это интересует, то она узнала об этом от здешнего дежурного.
— С каких это пор…
— С незапамятных. — Гиббз взял сахар. — Это маленький городок, мисс Хайнс. Слухи распространяются быстро. Клерка за стойкой зовут Лес Чемберс. Его отец был шерифом, когда Энгстром еще только начинал службу помощником. Лес и Энгстром, можно сказать, почти одна семья, так что, если что-то происходит в гостинице, об этом тотчас становится известно в офисе шерифа.
— Я лишь попросила соединить меня кое с кем, — сказала Эми. — Ничего не произошло.
— Кое-что произошло не далее как полчаса назад. — Гиббз принялся размешивать сахар в своей чашке. — Об этом стало известно, когда я находился у шерифа. — Он помолчал, нахмурившись. — Мне следовало сразу вам это сказать.
— Сказать что?
— Доктор Стейнер не сможет встретиться с вами сегодня днем. Он доставлен в больницу Монтроза. — На лице Эми появилось выражение тревоги, и Гиббз быстро достал ложку из чашки кофе. — Они считают, что все не так уж серьезно, но пару дней ему нужно будет отдохнуть. А вот дела Клейборна действительно плохи.
— Что случилось?
— Подробности пока неизвестны. Доктор Стейнер, кажется, разговаривал с ним в его комнате. Между ними что-то произошло, и Клейборн попытался задушить его. Когда в комнату вбежал санитар, Стейнер уже был без сознания. Никто толком не говорит, как Клейборна оттаскивали от него, но в какой-то момент у него произошло то, что называется коронарной эмболией. Он тоже в больнице, и его состояние оценивается как критическое.
— Это моя вина, — пробормотала Эми.
— Что вы сказали?
— Это я виновата в том, что случилось. Вчера я позвонила доктору Стейнеру и спросила у него, могу ли я встретиться с Адамом Клейборном, после того как побываю в здании суда, и он сказал, что утром поговорит с ним. Из того, что вы мне рассказали, становится ясно, что лучше бы я не предпринимала попыток.
— Вы не правы. Во-первых, не стоит делать какие-то выводы на основании того, что я вам рассказал, поскольку нам мало что известно. Во-вторых, вы не производите на меня впечатления человека, который не станет предпринимать попыток. Будь это так, вы не были бы журналистом. Да и ко мне это тоже относится. — Гиббз покачал головой. — И главное — не вините себя за то, что, как вам кажется, могло произойти или произошло на самом деле. Не спешите с выводами.
Все верно, мысленно сказала себе Эми. Неразумно выносить какие-либо суждения, не имея достаточных на то оснований. Она внимательно посмотрела на Хэнка Гиббза. Внешне он никак не изменился с момента их знакомства, но сделался живой иллюстрацией неверного суждения, ибо больше он не казался ей сошедшим с обложки Нормана Рокуэлла.
— Успокойтесь, — сказал Гиббз. — Со Стейнером все будет в порядке, да и Клейборн, вероятно, выкарабкается. А вам не стоит торопиться в суд, потому что теперь у вас в запасе есть целый день. Но если вы хотите задать мне вопросы, я в полном вашем распоряжении.
Эми успокоилась достаточно, чтобы сделать еще один глоток кофе, и хотя совсем непринужденно она себя не чувствовала, сказанное им отчасти сняло тяжесть с ее души. Она поспешила воспользоваться его предложением.
— Как давно вы издаете газету? — спросила она.
— Девять лет. А что?
— Интересно, сохранился ли у вас архив? Может быть, у вас есть какие-нибудь материалы тридцатилетней давности?
— Насколько я знаю, нет. — Гиббз улыбнулся. — Поверьте мне, я уже смотрел. Кроме того, расспрашивал, пытаясь выяснить, не сохранил ли кто постарше экземпляры, относящиеся к тому времени. Но даже если у кого и есть что-либо, они в этом не признались. Местные жители не хотели тогда говорить о Нормане Бейтсе и, скорее всего, читать о нем тоже не хотели. Большинство из них, кажется, и подробностей не знает. — Он подался вперед. — А вам зачем это нужно?
— Потому что он стал своего рода символом, — сказала она. — В некотором смысле сегодня он живее, чем тридцать лет назад. Или все дело в том, что мы стали обществом насилия?
— Думаю, оно всегда было таким, — возразил Гиббз. — Разница в том, что сейчас мы начинаем признавать это. Но нам еще предстоит проделать долгий путь. Люди заблуждаются, думая, что, читая об этом или видя это на экране, они имеют дело с реальностью. На самом деле все это отобрано заранее. Притом мы закрываем глаза на насилие в его самых грубых и обыденных формах — забой скота и птицы, смерть на дорогах, уличную преступность. — Гиббз покачал головой. — Да кто я такой, чтобы ораторствовать? Ведь это вы написали об этом книгу?
Эми кивнула.
— Я занялась историей Бонни Уолтон, чтобы понять путь, каким образом грязная жизнь проститутки привела ее к совершению серии хладнокровных убийств. Но в итоге получилась книга скорее о ее клиентах, чем о ней самой. Когда я изучила их биографии, мне показалось, что все они стали жертвами общества раньше, чем жертвами убийства. Выяснилось, что двое из них — обыкновенные подростки, которым захотелось узнать, что такое изощренный секс; все равно как если бы они экспериментировали с самодельным наркотиком, разочаровавшись в «травке».