Дом с шести до полуночи
Шрифт:
Переулок выплевывает мне навстречу мужчину в костюме.
– Время… не подскажете? – в отчаянии спрашиваю я.
Мужчина исчезает в соседнем переулке с быстротой молнии. Чует, скотина, что жареным запахло…
Не иду – бегу дальше, оглядываюсь, молюсь – не знаю, кому. Цокают каблучки, довольно киваю, на углу дома складываюсь пополам, хватаясь за сердце…
Сумерки расступаются, выпускают девушку.
– Помогите… пожалуйста… – шепчу, сам пугаюсь своего шепота, – сердце…
Девушка не уходит – уносится в туман.
Да чтоб ты сама с инфарктом где-нибудь загнулась…
Иду по улице, пошатываясь, чувствую, что мне и правда становится худо – жизни осталось минут на пятнадцать. Черт… какого хрена я тянул, какого хрена не вцепился им в глотки – сразу же…
Какого…
Нет, все, не упущу, дай только выжить, дай только выкарабкаться – я своего не упущу, я…
А ведь почти упустил, еле заметил их, идущих мимо, вышагивают, целуются, от девчонки легкий дух чего-то цветочного…
Есть…
Не упускать…
Бросаюсь за ними, хватаю дамочку под руку.
– Нинка, ты какого тут делаешь? Уже хахаля себе нового отхватила?
– Тебе чего? – парень шагает ко мне, – давно бошку не отрывали?
– Лешик… ей-богу, я его не знаю… Лешик… я… – девушка хватает парня за руку, тащит за собой.
– Да погоди ты… мужик, тебя как, сразу убить, или потом?
– Да давай сразу… потом я тебя…
Мир летит кувырком…
…вытираю губы, несколько кровавых капелек падают на курточку. Ничего, много их тут уже, засохших… Оглядываюсь напоследок, как они лежат, прижавшись друг к другу, даже после смерти – вместе.
Как всегда, разливается по телу живительное тепло.
Как всегда больно сжимается сердце. Сколько их таких было… Женщины, дети, вот такие вот парочки, у которых, кажется, все впереди, и весь мир такой прекрасный и замечательный, и…
Отворачиваюсь – иду в ночь, жизни хватит недели на две, снова две недели наедине с собой, со своими мыслями, с… Пересчитываю содержимое двух бумажников, черного, кожаного и розового, расшитого бисером. Многонько… на кино, на выставки, на театры, на что угодно, только чтобы занять свой ум…
Только, чтобы….
Чувствую, как все переворачивается внутри. Нет… не думать…
Оборачиваюсь.
Лежат, залитые кровью, тесно прижавшись друг к другу…
Даже после смерти – вместе…
Не могу…
Не ходи туда…
Все кипит и клокочет внутри, все внутри меня буквально кричит, что я иду на погибель. Я и сам знаю – на погибель. И все-таки иду, шаг за шагом, чувствуя, как больно сжимается сердце… наверное, так чувствует себя человек, идущий в огонь. Или человек, замерзающий в снегах… или…
Спотыкаюсь, чуть не падаю, чувствую, ноги уже не держат меня, земля подпрыгивает
Не выдерживаю – у самого крыльца бросаюсь на улицу, еле усмиряю в себе звериный рык. Старушонка в платочке косо смотрит на меня, пугливо крестится – ее крест ножом вонзается в мое сердце. А ведь сердце-то уже не железное, как раньше, его уже и щепочками осиновыми, и пульками серебряными, и…
Превозмогаю боль – уже не страх, боль, иду вперед, в смерть. А ведь правда – кое-кто из наших оттуда не возвращаются. Да что кое-кто – я вообще не знаю таких, которые вернулись…
Назад…
Да какое назад… уже неделю хожу туда-сюда, ныряю сюда, как в омут с головой, и убегаю. И снова вспоминаю их, которые после смерти – вместе…
Иду – мертвый холод пронзает до костей, тут же сменяется нестерпимым жаром. Вхожу. Наскоро вспоминаю, что нужно сдернуть берет. Что там… пожертвуйте… бросаю сложенную вчетверо сотню, иду…
Что делать… мысли путаются, спотыкаются одна о другую. А я ведь и не знаю, что делать, войти, а дальше… как по воздуху иду к алтарю…
Вселенная взрывается тысячей осколков…
– …да что с тобой, сын мой?
Оглядываюсь, смотрю на бородача в черном.
– А… сердце… прихватило… все… прошло с Божьей помощью…
Бородач крестит меня. Не чувствую боли, ничего не чувствую, миг – и новые ощущения захватывают меня… новые… непривычные… легкий холодок, жгучая пустота в желудке…
Вспомнить бы еще, что едят люди… хлеб… да нет, не хлебом единым жив человек…
Половина шестого…
Давно ей пора уже быть здесь. Засиделась… опять ее шеф грузит, не иначе, все они там прогибаются под шефом, вкалывают как проклятые…
Как живут люди…
Полгода живу с ними – не понимаю, как живут люди…
Смотрю на мертвую розу в руках, а я и не заметил, что она мертвая – когда покупал, ее и не видно в футляре, а присмотришься – вот они, высохшие лепестки. Может, не заметит…
Я даже не знаю, что замечают люди, а что нет… Они много что не замечают, уронят бумажник на улице – не заметят, вляпаются где-нибудь в краску, так и ходят…
Вспомнить бы еще, как ее зовут… Эльга… нет, Ольга… Странно, в ту ночь как в бреду шептал ее имя, познавая таинство, великое таинство, а теперь не могу вспомнить не только имя – цвет ее глаз…
Ольга… даже номер ее не спросил… Да что номер, что я вообще про нее знаю…
Люди спешат мимо, люди все время куда-то спешат – как будто убегают от самих себя или догоняют самих себя, надеются где-нибудь столкнутся с собой. Мне кажется, они тоже стараются не думать – ни о чем, бегут от собственных мыслей, как бежал я…