Дом скитальцев (сборник)
Шрифт:
Степка отвернулся от всего этого и стал думать о своем. Эйч–бамб… где–то он слышал… Странное слово какое. Он смотрел в окно и не мог думать. Митя говорил:
— Я постараюсь подольше не попадаться.
— Может, пистолет?
— Тебе он нужней, Слава. Я по живому не выстрелю.
— Сейчас надо принципы в сторону.
— А! Мои принципы: хочу — выполняю, хочу — нет? Эх, Портняжка… Но ты не волнуйся уж так. У меня есть план.
— И прекрасно, — сказал Вячеслав Борисович. — Маша, поехали!
Степка не повернулся, он чувствовал, им еще надо поговорить. И правда, сейчас же Портнов спросил:
— Ну, какой план?
— Не секретный. Я теперь предупрежден, так–сяк проинформирован, немного представляю себе схему их воздействия на мозг и попытаюсь с ними потягаться.
— Что?!
— Мне кажется, — очень мягко пояснил Митя, — что мощный и информированный разум должен потягаться с подсаженным сознанием. Они оставляют нетронутыми некоторые высшие области мозга — я, правда, не специалист, — но центры речи, письма, вся память… Они лишь добавляют свою память.
— И волю, — сказал инженер. — Маша, оторвись от окна наконец! А ты, Дмитрий, не вовремя ударяешься в науку. Двери сам им откроешь? Чтобы потягаться?!
— Я не тороплюсь стать подопытной собакой, — сказал Благоволин. — Не тороплюсь, но и не боюсь. И мне странно слышать, что ученый отождествляет научный эксперимент с предательством.
Опять один
Впоследствии Степка вспомнил эти споры и понял, что Портнов тогда еще все решил, но теперь Степка был совсем огорошен. Пусть будет так, пускай Благоволину и незачем ехать к телескопу — «слизняка» и личного номера у него нет, и уже в воротах к нему прицепится охрана. С другой стороны, он как–то не по–товарищески оставлял Портнова одного. Насчет его затеи — пересилить «гипноз» — Степка сомневается, конечно. Сурен Давидович не пересилил… Ковыряя ногтем краску на подоконнике, Степан смотрел на улицу.
Зашуршали колеса. Тихо подкатил и остановился перед общежитием зеленый «ГАЗ–69». Из него вылезли двое и не спеша двинулись к подъезду.
Наверно, у Степана ощетинился затылок, — Благоволин мгновенно придвинулся к окну, посмотрел и — уверенным шепотом:
— На правую лестницу, в черный ход и во двор!
И Степка с Портновым очутились в коридоре. И сейчас же щелкнул замок, и за дверью затрещало и заскрежетало.
— Двигает шкаф, — шепнул Вячеслав Борисович, и тихо, по прохладному коридору, они проскочили к правой лестнице.
На площадке Степан сказал: «Если что — свистну», и побежал вперед. И, не встретив тех двоих, они вскочили в машину. Вячеслав Борисович запустил двигатель и поспешно, рывками переключая скорости, пошел наутек. Свернув на улицу Ленина, он проговорил устало:
— Выйдешь за поворотом на совхоз. Иди к высоковольтной, там прочти инструкцию и действуй.
— Лучше я с вами, — сказал просяще Степан и проверил, не потерялся ли из–за пазухи пистолет.
— Со мною нельзя.
— Вы будете портить этот… усилитель?
— Уж теперь в аппаратную и мышь не проскочит. — Инженер оглянулся, машина вильнула. — А, черт!.. Действительно, надо было его…
— Ну уж нет, — сказал Степка.
— Не знаю. Одну толковую мысль он мне подал… Не знаю… Слушай, Степа. Если встретишь меня — тикай. Не попадайся на глаза еще пуще, чем всем остальным.
— Почему?
— Если меня снова обработают, я же тебя и выдам.
Машина опять вильнула. Степка спросил:
— А почему он «сентиментальный боксер»?
— Он хороший человек, — с тоской сказал Портнов. — Очень хороший. Не то что убить — ударить человека не может. Я торможу. Приехали.
«Эге, такой дядька, да еще боксер, ударить не может — как бы не так!» — подумал Степан, и в расчете на то, что сзади окажется погоня, и некогда будет останавливаться, и вдвоем с инженером они примчатся на телескоп и там «устроят», Степка спросил неторопливо:
— А кто такой эйч–бамб?
— Водородная бомба по–английски, — сказал инженер и нажал на тормоз.
Степка втянул голову в плечи.
— Ну, иди. Спокойно иди, я любой ценой — любой, понимаешь? — продержусь, а ты действуй спокойно. И берегись, вся надежда на тебя.
— А вы туда не езжайте! Зачем едете?
— Для отвода глаз. Насчет тебя Благоволин не знает, а меня станут искать. И все равно отыщут. Прощай.
Он чмокнул Степку в лоб, вытолкнул из машины, крикнул:
— Попробую их обогнать! — и умчался.
На повороте его занесло влево, мотор взревел, и Степан опять остался один.
Сурен Давидович
В это время я, Алешка Соколов, сидел рядом с Суреном Давидовичем на опорной плите зеленой штуки, похожей на перевернутую огромную пробку от графина. Я сидел справа от Сура, а слева поместился толстый заяц. Он восседал с необыкновенно независимым, залихватским таким видом, вытянув задние лапы, так что они торчали далеко вперед и немного вверх. В жизни бы не подумал, что зайцы могут сидеть таким манером! Его вид поразил меня сильнее, чем невидимый забор вокруг «зоны корабля». Сильнее, чем здоровое, легкое дыхание Сура. Наверно, от беготни у меня мозги замутились или что–то в этом роде — я таращился на зайца, пока не сообразил, отчего он так сидит, вытянув задние ноги по–господски. Зайцы и кролики сидят всегда поджав задние ноги, правда? Потому что боятся. Они все время наготове прыгнуть и удрать, а чтобы прыгнуть сразу, задние ноги им приходится держать согнутыми. Я путано объясняю. Этого и объяснить нельзя. Не будь рядом со мною Сура, я бы испугался этого зайца.
Теперь я не боялся ничего.
Сурен Давидович нашелся! Эти не убили его, он их сам перехитрил и пробрался в их «зону»! Я был готов замурлыкать, как сытый кот, я так и знал — никаким пришельцам не справиться с нашим Суреном Давидовичем! Сур молчал, поглядывая то на меня, то на зайца. Иногда он двигал руками, как при разговоре, а заяц перекладывал уши и шевелил носом.
Поймите, я же ничего не знал — уехал с докторшей, проводил ее до Березового и вот вернулся. Ничего не знал, ничего! Я улыбался и мурлыкал. Потом сказал:
— Сурен Давидович, у вас прошла астма? А как вам удалось сюда пробраться?
Заяц почему–то подпрыгнул.
— Скажи, пожалуйста, как ты сюда пробрался, — неприветливо отвечал Сур. — Где взял микрофон? Где твой микрофон, скажи!
— Во рту. Вынуть? — Я понял, что так он называет «слизняк».
— Пожалуйста, не вынимай. Зачем теперь вынимать? Как ты назвал себя селектору?
— Какому селектору? — удивился я. — Что Нелкиным голосом разговаривает? А–а, я сказал — Треугольник одиннадцать. Неправильно?