Дом скорби
Шрифт:
* * *
У Дома скорби образовалась толпа. Половина из них — просто зеваки, люди, которые пришли поглазеть, да пообсуждать. Вторая половина — мои родственники, знакомые и приятели с работы. Моя бедная мама рыдала, а я не мог ее успокоить, вся моя сущность изнывала от тоски и боли.
Отпевание уже прошло, и полный батюшка с большим золотым крестом на груди предложил попрощаться с покойным тем, кто не поедет на кладбище. Под «прощанием» понималось целование моего синюшного лба первой стадии разложения и иконки в моих связанных бечевкой руках. Я прекрасно понимал тех, кто побрезговал — я и сам при жизни не был любителем собирать микробы с покойников. Первой меня поцеловала
* * *
— Прощаемся с усопшим Романом, — сказала бабушка-плакальщица уже на кладбище, возле вырытой могилы. — Может, кто-то хочет что-то сказать?
Моя немного успокоившаяся мать вновь разрыдалась и запричитала:
— Сыночка ты мой! Родненький! Да на кого ж ты меня оставил? Да как же я теперь без тебя? Ой, не могу...
Она закатила глаза, и если б ее вовремя не подхватил мой скучающий отец, рухнула бы на землю.
— Рома был хорошим человеком, — заговорила близкая подруга семьи Гульнара. — Конечно, сложным на характер, но добрым...
Гульнара работала в салоне красоты и специализировалась на выщипывании волос из подмышек. На ее странице в социальной сети можно было увидеть сотню фотографий ее работ — мне всегда казалось это дико странным. Обычно картинка состояла из двух фото. На первом была волосатая подмышка с подписью «ДО», на втором выщипанная, без волос, с подписью «ПОСЛЕ». Короче, не особо приятно — смотреть в новостях ленты волосатые подмыхи пусть даже очень красивых леди.
Я смотрел на присутствующих, их было около двадцати, и понимал, как много я потерял. Многое связывало меня с ними.
Мама, самый близкий мне человек. Я буду скучать по ней. Я буду горевать о тех днях, когда она была рядом. Я буду сожалеть о том, что редко приходил к ней в гости.
Диана Кискина как всегда красива. Черный платок ей к лицу. Она не плакала, но грусть читалась на лице. Я злился на нее из-за кражи моих денег, но скучал по ее жаркому телу.
Моя бывшая жена Оля стояла одна. Наша дочь Машенька, наверно, осталась дома со своим новым отцом. Так даже лучше.
Мой шестидесятилетний директор Борис Сосновский, дядя Дианы Кискиной, как всегда выдавливал из себя драматического актера. Посмотрите, мол, на меня: я грущу и грусть моя вселенского масштаба. У моего лысеющего начальника была кличка — Скунс, из-за постоянного запаха пота, а его кабинет все называли Скунс-камерой.
Антон Жаров, мой приятель с работы, даже на похоронах умудрился вырядиться в один из своих броских сценических костюмов. На нем был черный блестящий пиджак с пайетками и черные брюки с еле заметной темной вышивкой. Пальто он снял и держал в руках. Меня всегда удивляли его продюсерская бизнес-жилка и отменный природный голос, который в свои сорок четыре года он не успел прокурить. Все это он совмещал в своих музыкальных проектах. Он собирал группу музыкантов — лабухов — из трех-четырех человек, сам отвечал за вокал, и придумывал название несуществующей ВИА из семидесятых-восьмидесятых. Делалось это из симбиоза названий в свое время «гремевших» групп. Например, «Веселые ребята» совмещались с «Поющими гитарами», и получались «Веселые гитары» и «Поющие ребята» — по закону не подкопаться, а на слух, для старшего поколения, что-то знакомое. Потом группа с улыбками до ушей фотографировалась для афиши, внизу которой огромными буквами печаталось: «В концерте прозвучат такие хиты как... «Синий иней», «На теплоходе музыка играет», «Ты мне не снишься», «Клен», «Медведица» и другие. После Антон Жаров договаривался с небольшими провинциальными домами культуры по всей стране и выезжал на два-три месяца на гастроли. Ну, а когда чес заканчивался, красил волосы, отращивал усы и бородку, нанимал других музыкантов, брал группе новое название и начинал все по-новому. К нам в ДК приезжали точно такие же группы. И люди покупали билеты, и всё всегда проходило гладко.
Снег перестал. Кладбище осветило солнце, даря свое декабрьское тепло продрогшим людям.
Мой дядя плакал искренне, я всегда любил его. Мне вспомнилась история, которая произошла лет двадцать назад на похоронах его матери — моей бабушки. Он тогда купил фотоаппарат «Полароид», ну, тот, который выдает моментальные снимки. Фотокарточки к нему шли с какой-то акцией. Можно было выиграть автомобиль, если на твоем снимке появится его картинка. И он выиграл. Мне интересно было посмотреть на лица работников пункта выдачи призов, когда мой дядя принес им снимок моей мертвой бабушки в гробу, поверх которой красовалась машина.
Рядом стояли мои школьные приятели Максим и Андрей, с которыми в седьмом классе мы воровали таблетки Тарена из класса ОБЖ, потом закидывались ими и ловили глюки. В девятом классе пили самогонку, растворяя в ней димедрол. В одиннадцатом — курили коноплю-дикарку. Мы были дураками, но по молодости наши шалости казались нам веселыми и безобидными. Хорошо, что я вовремя слез с этого дерьма, иначе бы сдох намного раньше. С Максимом и Андреем мы давно не виделись, как и они друг с другом. Я слышал, что Андрей работает начальником цеха на заводе, получает хорошую зарплату, женат, двое детей, у него все хорошо. А вот Максиму повезло гораздо меньше, да он сам в этом виноват: безработный с судимостью за хранение наркоты. Он так и не женился, живет с прикованной к кровати бабушкой на ее же пенсию, совсем спился и «стреляет» мелочь у магазинов на бухло. Он конченый, но мне его жалко. Думаю, еще пару лет, и он загонит себя в могилу… Надеюсь, что это не так.
Когда все слова были сказаны, все слезы выплаканы, а крышка моего гроба забита, я решил уйти. У меня больше не было сил смотреть на горе матери и на ее новый приступ истерики.
За спиной я слышал удары земли о крышку гроба. Я мертвец. С этим я уже смирился.
3
Я встретился с невидимыми для живых друзьями в своей пустой квартире через день после похорон. София Опарина, Лилия Чудина, Есения Старикова и Сергей Михалок объяснили мне свое отсутствие.
Они, видите ли, отправились искать все вместе свет энергии Культурного убийцы, хотели попробовать выяснить — кто он. Но так ничего и не нашли. Еще бы, маньяк в это время резал мое горло!
Когда они вернулись, моя душа уже покидала тело. София проговорила: «Прости, Рома. Нас не было рядом!» и дружная копания призраков съебалась с глаз долой. Они хотели оставить меня на время, чтобы я успел привыкнуть и принять свое новое состояние.
Вот суки.
* * *
Шли дни.
Пять привидений жили, пока еще по закону, в моей квартире. Мы вместе искали свет нашего убийцы и пару раз вроде бы напали на его след, но тысячи живых и мертвых сгустков энергии путали нас. Единственное, что мы узнали точно — так это то, что вокруг Культурного убийцы много мертвых. Может, он патологоанатом или работник ритуальных услуг? Всё может быть.
У меня, кроме поиска маньяка, было лишь одно развлечение — я ходил в гости к своим родственникам и знакомым. Стоял рядом с ними, слушал их беседы, смотрел, как они вкусно кушают, курят, выпивают, занимаются сексом, ведут домашний быт. Я заходил к себе на работу именно в тот момент, когда мой бывший директор, Борис Сосновский, трахал уборщицу Маньку на столе в своем кабинете.