Дом смерти
Шрифт:
— Разве не чудесно?
Я смотрю на горизонт:
— Я вижу материк. — В далекой-далекой дымке на синем фоне как будто мелькнуло что-то коричневое. — Кажется.
— Еще чуть-чуть, и мы будем там, — улыбается Клара. — Наверняка лодка скоро вернется.
Мы сидим в тишине, а где-то под нами играют дети.
— Не переживаешь, что придется их бросить? — наконец спрашиваю я и уточняю: — Гарриет и Элеонору?
— Немного. — Улыбка увядает. — Но если остаться, это ничего не изменит.
Она права, конечно. К тому же люди крепче, чем кажутся
— Может быть, мы подарим им надежду, — говорит Клара. — Станем чем-то вроде легенды. Двое, которым удалось сбежать. О нас услышат даже те, кто придет сюда после нас.
— Когда выберемся, мы могли бы все изменить. Могли бы помочь остальным.
— Отчасти мы навсегда останемся здесь. — Клара отламывает острый кусок от толстой ветки. — Прямо на этом дереве. Смотри.
Чтобы посмотреть, на что она показывает, я поворачиваюсь, крепко держась за ствол, и желудок подскакивает к горлу — на мгновение мои глаза заметили далеко внизу белую землю.
Клара смеется:
— Боишься упасть?
— Разве что слегка, — ухмыляюсь я.
Мне действительно страшно, и это очевидно. Я напряжен с головы до ног, как натянутая струна. Но это хороший страх. Он состоит из адреналина и волнения. Обычный, нормальный страх, а не смертельный ужас.
— Я же говорила, будущее нельзя знать наверняка. Может быть, ты умрешь вовсе не от дефективности. И не потому, что перебрал со спиртным где-нибудь на жарком пляже. Может быть, ты будешь спускаться с дерева, упадешь и свернешь себе шею.
Она начинает что-то царапать на стволе обломком ветки.
— Ну спасибо. Очень ободряюще.
— Зато тебя увековечат, — Клара замолкает и царапает ствол глубже, — прямо здесь.
Я изворачиваюсь, чтобы посмотреть, что она делает, но это непросто. Отрываться от ствола не хочется ни капельки, поэтому шея начинает болеть от напряжения. Но когда я все вижу, начинаю улыбаться. В коре выцарапано неровное сердечко, внутри которого надпись «Т+К=Навсегда».
— Деревья живут веками, — тихо говорит Клара. — Другие дети залезут сюда, увидят надпись и вспомнят о тех двоих, которым удалось сбежать. А может быть, однажды, когда пройдет лет сто или больше, этот дом станет обычным домом, и самые обычные дети взберутся на это дерево и подумают, кем же были эти Т и К? Дикая мысль, да?
Я пытаюсь представить, что прошло сто лет. Тех, кто сейчас жив, уже не будет. Будут другие, новые люди. Они будут вечно куда-то спешить и думать, что что-то значат. Голова кругом. Даже здесь, в доме смерти, после того, что я видел прошлой ночью, мне трудно представить мир, в котором меня нет. Я завидую дереву.
После обеда Клара тащит меня наверх:
— Хочу в постель.
Я решаю, что она устала, но потом вижу, как она закрывает дверь в свою спальню и подпирает ручку стулом. До меня доходит, что Клара имеет в виду. После событий прошлой ночи наш секс кажется сном, чем-то, что было в другом мире. А теперь я стою и чувствую, как дрожат ноги. Словно само чудо вернулось ко мне приливной волной, и я понимаю, что мне это нужно. Нужна Клара. Чтобы хоть на время стереть из мыслей весь этот кошмар.
Сейчас мы увереннее, и времени уходит больше. Мы делаем «это» дважды, и во второй раз я нисколько не боюсь облажаться. У нас все совсем не так, как в фильмах, которые я смотрел по телику и на компе. Мы более неуклюжие. Не разговариваем. Не делаем того, что делают актеры. Но то, что происходит у нас, намного удивительнее и прекраснее, чем в фильмах. Словно нам открылся новый, неизведанный мир. Кожа Клары горячее, чем я помню, а сама она как целая вселенная, которую мне не дано до конца понять. Я не могу насмотреться на ее обнаженное тело. От тихих вздохов и изящных движений готов взорваться в любую минуту. Это лучше любых разговоров. Мы по-настоящему узнаем и познаем друг друга. Это и есть любовь.
Снова одетые (на всякий случай), мы лежим на кровати, как вдруг кто-то стучит.
— Тоби, ты здесь? — Ручка дергается, но натыкается на подсунутый под нее стул. — Тоби? Тоби! Пожалуйста, выходи!
Это Луис, и голос у него расстроенный.
— Погоди.
Мы поправляем одежду. Пока я иду к двери, Клара заправляет кровать.
— Что стряслось?
Луис и не смотрит ни на скомканную постель, ни на выбившиеся из хвоста волосы Клары. Нижняя губа гения дрожит, а он беспокойно переминается с ноги на ноги.
— Уилл. Что-то не так. Пойдем. Ты должен пойти!
Клара уже рядом. Мы обмениваемся взглядами. Волшебство, которое мы разделили, за миг сожрал страх. Не говоря ни слова, мы идем за Луисом.
Уилл с покрасневшими глазами сидит на бортике ванны. Он не плачет, но точно плакал и, кажется, готов заплакать снова в любой момент. Громко шмыгнув носом, он смотрит на нас.
С первого взгляда я замечаю, в чем дело. Джинсы на нем влажные спереди. Темные пятна спускаются по ногам. Обмочился.
— Мы вернулись в дом, потому что он не смог слепить снежок, — объясняет Луис. — А потом случилось вот это.
— Я даже не почувствовал, — всхлипывает Уилл, напомнив мне, как скулят щенки. — Сначала снега не чувствовал, а потом вот это не почувствовал. Пока ногам мокро не стало. — Он снова плачет и смотрит на меня. — Мне страшно, Тоби.
Клара садится рядом с ним на холодную ванну и ласково обнимает. Мы даем Уиллу выплакаться.
— Что будем делать, Тоби? — шепчет Луис. — Нельзя, чтобы медсестры узнали.
Мозг горит и плавится. Я был уверен, что следующим буду я или Луис. Мы ведь повторно сдавали анализы. Что бы сейчас ни происходило с Уиллом, мы должны защищать его столько, сколько сможем.
— Простирнем штаны и кинем на батарею. Скажем, промокли от снега. Только надо раздобыть ему другие штаны и вернуться на улицу еще поиграть. Типа все путем, как обычно. Вдруг кто-нибудь что-то заметил. Хотя бы на полчасика. Потом вернемся в дом и поиграем в шахматы или еще во что.
Луис кивает: