Дом солдатской славы
Шрифт:
Но усталость все-таки сказывалась, особенно на новичках. «Ветеранам» обороны дома приходилось вести среди них «разъяснительную» работу. Однажды Свирин и Мурзаев рыли новый подземный ход. Между ними произошел такой разговор.
— И как вы тут переносите такую тяжесть? — стирая с лица пот, спросил Мурзаев. — То бой, то вот это… занятие.
— А солдату скучно без работы, — посмеивался Свирин: ему все это было не в диковинку.
— Ненужная это, мне кажется, работа — копаться в земле. Только зря силы тратим, — продолжал Мурзаев.
Свирин аккуратно свернул «козью ножку» и выпустил струю дыма.
— Сначала
— Тогда давай закруглять курить, а то кто-нибудь увидит и скажет: лодыри, работать не хотят!
— За перекур и отдых вас никто ругать не будет|
— Товарищ лейтенант, мы вас и не заметили, — поднимаясь, сказал Свирин.
— Я просто не хотел мешать вашему разговору
Такие беседы помогали новичкам понять многое, что происходило в нашем гарнизоне и стало для старожилов привычным. Прошло еще несколько дней напряженных боев. Слева, откуда больше всего донимали нас фашисты атаками, бойцы отдельного пульбата нашей дивизии взяли под обстрел часть площади. Теперь мы ощущали огневую поддержку своих подразделений.
В последующие два дня с утра до вечера гарнизон отбивал по нескольку вражеских атак. На третий день гитлеровцы решили, по-видимому, окончательно разделаться с нами. Они двинулись сразу с трех сторон.
Бой, как обычно, начался с ураганного артиллерийского и минометного обстрела. Укрываясь за развалинами, фашисты все теснее сжимали полукольцо. На Республиканской улице появились два танка. Они открыли сильный огонь по западной стене.
Как только брызнули кирпичные осколки от разрывов танковых снарядов, Рамазанов и Сабгайда нырнули в подземный ход. Через несколько минут из наружного подвала загремели выстрелы противотанкового ружья. Один танк задымил и пополз за дома, другой тоже скрылся.
Пока здание содрогалось от разрывов мин и снарядов, клубилось темное облако дыма и пыли, смешанное с осколками металла и кирпича, фашистская пехота вплотную подошла к огневому валу. И как только оборвался огонь, гитлеровцы сразу с трех сторон, с дикими криками: «Рус, сдавайся! Рус, капут!» — бросились атаку.
В тот день нас было всего шестнадцать человек, а гитлеровцев в десять раз больше. Да и боеприпасов в гарнизоне осталось мало, поэтому с первой минуты боя бойцы старались экономно расходовать запас патронов и гранат. Больше часа фашисты в бешеном порыве осаждали нашу маленькую «крепость». То там, то здесь они прорывались к стенам и окнам дома. Приходилось часто перебрасывать огневые средства и людей туда, где создавалось угрожающее положение.
У западной торцовой стены критический момент. С минуты на минуту оккупанты ворвутся в подъезд. Истекая кровью, здесь бесстрашно отстреливается из автомата тяжелораненый Александров. Рядом с ним стойко держатся Гридин, Рамазанов и Мурзаев. К ним на помощь поспевают Мосиашвили, Тургунов и младший лейтенант Чернышенко. В обнаглевших захватчиков летят лимонки, бьют автоматы. Воздух содрогается от тяжелых
Теперь опасность возрастает с северной стороны. У окон отважно сражается другая группа наших товарищей. Среди них Глущенко, Хант, Шаповалов и Якименко. Тут же, привалившись плечом к стене, сидит тяжелораненый Сабгайда. Он, как и Александров, не покидает позицию и продолжает бой.
Уже отбито несколько атак, и снова перед окнами замаячили фигуры бегущих и ползущих оккупантов. А наш огонь слабеет. Павлов выпускает последний патрон, отбрасывает бесполезный автомат в сторону, швыряет гранаты в тех, кто осмелился подойти близко к дому. Его место у амбразуры занял Свирин, у него еще есть несколько патронов, и он бьет одиночными выстрелами. Умолкает трофейный пулемет Черноголова, теперь из наружного подвала изредка постреливает автомат. Кончились патроны и у станкачей-пулеметчиков. Воронов, Иващенко и Довженко бросают последние гранаты, в ход пошли и кирпичи.
С самого начала боя среди нас все время находились обе девушки — Нина и Наташа. Они перевязывали раненых бойцов и ползали на коленях по полу, ощупью отыскивали в темноте нечаянно оброненные патроны, чтобы и последний использовать по назначению.
Наступила решающая минута. Бойцы приготовились к рукопашной схватке. Они молча стояли на своих местах, и на их лицах я не видел растерянности. Взгляд каждого гвардейца выражал решимость бороться до конца. Эти солдаты — люди разных характеров, по-разному мечтавшие построить свою жизнь и сведенные теперь военной судьбой в одном доме, — готовы были умереть, но не отступить.
Вероятно, каждому из нас в эту минуту вспомнилась вся жизнь. Мне припомнилась Кубань, родная станица на ее высоком берегу, где прошли детские годы, хутор Железный, где схоронил отца и мать, тихий город Сочи, откуда в июне 1941 года ушел на фронт…
Коммунист Иващенко молча оглядел товарищей и куском железа нацарапал на стене: «Здесь до последнего патрона стоят гвардейцы. Умрем, но врага не пустим». И каждый боец мысленно повторил эту клятву и готовился к последней схватке.
В эту минуту случилось неожиданное. На площади, ближайших улицах и развалинах разом вспыхнули фонтаны разрывов, сплошной гул потряс здание. Не понимая, что происходит, мы глядели друг на друга, все еще сжимая в руках остывшие автоматы, приготовленные к рукопашной.
— Братцы, «катюша»! — радостно закричал Воронов.
— Наши бьют! — ликовали бойцы, обнимая друг друга.
Огонь наших минометов и орудий продолжал покрывать площадь сплошными разрывами. Ошеломленные гитлеровцы метались в поисках спасения от этого губительного огня и падали сраженные.
Трудно было определить потери врага в этом бою. Только у стен дома валялось около сотни фашистских трупов, а сколько их осталось в соседних развалинах, воронках и за камнями!..
Среди нас легко ранены: Черноголов, Рамазанов, Павлов, Иващенко. Никто из них в тыл не ушел. А ранения Александрова и Сабгайды оказались тяжелыми, и, как ни трудно было расставаться, пришлось этих товарищей отправить в госпиталь. Теперь у нас, кроме Рамазанова, не оставалось бронебойщиков, и их место пришлось занять нам с Павловым.