Дом Солнца
Шрифт:
Саша кивнула и спросила:
– Так ты думаешь, что я для него что-то значу?
– Он же Солнце, – горько улыбнулась Герда. – Солнце не может греть кого-то одного и принадлежать кому-то одному не может.
– Я так не умею, – подумав, призналась Саша.
– Дело твое, – пожала плечами Герда, – но, конечно, я могу и ошибаться... блин, что-то я слишком добрая сегодня... не к добру. – Герда поднялась и пошла во двор.
– Ну и что же мне – сидеть и гадать: придет он сегодня, не придет... – беспомощно спросила Саша вслед ей.
Герда
– Кстати, баба Оля классно гадает!
А баба Оля вошла в дом с миской зеленого гороха с грядки. В кухне Кореец, отдавшись творческому порыву, расписывал диковинными цветами, петухами, птицами белоснежные стены печи.
– Только не ругайтесь, – предварил возмущение бабы Оли Кореец. – Не понравится – все закрашу.
– Да чего уж, рисуй, – махнула та рукой, – мой Колька тоже рисовать любил. Говорил: «Я, мам, в город поеду на художника учиться».
– А выучился на кого? – спросил Кореец, выводя кисточкой затейливое петушиное перо.
– Да ни на кого он не выучился, – просто ответила баба Оля. – Погиб на войне. Ему в сорок первом и семнадцати еще не было, так он в паспорте цыфирку подрисовал – и в военкомат. Художник...
– Война... – вздохнул Кореец.
Баба Оля вздохнула, устроилась за столом, принялась лущить горох:
– ...Все как вот горошинки из стручка повыкатились. И муж мой погиб – правда, до Сталинграда успел дойти. Свекор – тот без вести в плену пропал. Мамку немцы убили – у нас тут немцы стояли. Говорят: «Хлеб есть?» А она: «Нету». Они – к подвалу, проверить. А в подвале она меня прятала. Я краси-и-ивая тогда была. Она: «Не пущу!» Так им что – стрельнули, глазом не моргнули. А отец вернулся, да... Без ноги, правда. Но и то – как радовались! Только он болел потом сильно – контуженый был. И помер в сорок шестом.
Кореец отложил кисти, присел рядом с бабкой, обнял ее за плечи.
– А я вот всех пережила, – с легким сожалением сказала баба Оля. – Такие дела...
Падали в тарелку крупные горошины.
Набравшись решимости, Саша все же поднялась и направилась к бабе Оле.
Она зашла в дом, увидела Корейца, остановилась в нерешительности. Но Кореец, догадавшись по испуганному Сашиному лицу, что дело у нее важное и секретное, встал со скамейки, вышел во двор.
– Бабушка... – вышла из тени и попросила елейным голоском Саша, – погадайте мне, пожалуйста.
– Что ты выдумала? – строго нахмурилась баба Оля. – Это бабы из деревни ко мне ходят, а ты? Комсомолка небось!
– Мне очень нужно. Прошу вас! – не отставала Саша.
Баба Оля задумчиво посмотрела на нее.
– Пожалуйста... – пискнула Саша.
Не отвечая, баба Оля убрала со стола миску с горохом, сгребла в корзину шелуху. Саша замолчала в ожидании.
Баба Оля строго посмотрела на Сашу:
– На лавку садись!
Саша послушно присела на краешек скобленой лавки у стола.
– Руки-ноги не скрещивай! – распорядилась баба Оля.
Саша послушно сжала коленки, руки вытянула на столе.
Баба Оля достала с полки над столом затертые карты, но, исподлобья глянув на Сашу, передумала:
– Будет тебе особое гадание.
Саша испуганно вздрогнула. Баба Оля полезла в сундук, вынула из него старинный темный платок, развернула его. В платке оказались диковинные, морем отполированные камни – разноцветные, с космическими узорами. Баба Оля перемешала их на столе узловатыми руками.
– Думай про то, о чем гадаешь, – глухо велела она, не поднимая на Сашу взгляда.
Саша напряженно уставилась на камни, которые так и эдак, по закону, известному ей одной, раскладывала баба Оля. Саша вытянула от любопытства шею, пытаясь понять хоть что-то в затейливых комбинациях, как вдруг баба Оля нахмурилась и быстро смешала камни.
– Что? – насторожилась Саша.
– Ничего! – грубо заявила баба Оля. – Не будет сегодня гадания!
С сердитым стуком она открыла сундук и швырнула туда и камни, и платок. Саша вскочила:
– Как не будет? Почему?
– Не идет потому что! И нечего тут!.. Да и гуси у меня...
Баба Оля подхватила с печки казанок с кашей и засеменила во двор.
– Подождите! – окликнула ее Саша. – Вы что-то плохое увидели?
Но баба Оля не ответила – ушла. Саша проводила ее оторопелым взглядом.
– Тега-тега-тега! – созывала баба Оля гусей на кашу.
Навстречу ей пришел Скелет:
– Баб Оль! Можно я у тебя пластинку одну послушаю?
– Опять свои буги-вуги? – набросилась на него баба Оля. – На что они мне сдались?! Для этого меня ветеранский совет проигрывателем наградил?!
– Ну, бабулечка, ну, пожалуйста, ну, один разик! – вымучивал умильную улыбку Скелет.
Баба Оля покачала головой:
– Ой, божечки, ну что же мне с вами со всеми делать!.. Ладно. Только ты за это мне весь огород вскопаешь!
– Окей! – возликовал Скелет.
В парадной комнате, именуемой «зала», прохладной и почти пустой, на почетном месте стоял накрытый вязанной крючком салфеткой проигрыватель. С величайшей аккуратностью Скелет достал пластинку из конверта, сдул с нее невидимые пылинки, поставил на диск проигрывателя, повернул регулятор громкости на максимум, опустил головку звукоснимателя и блаженно прикрыл глаза.
Саша остановилась у двери и смотрела на Скелета. Скелет был симпатичен ей, и она приготовилась порадоваться за товарища.
Пластинка зашипела, Скелет, дружески подмигнув Саше, уже приготовился наслаждаться, заняв позу рок-гитариста. Но вдруг динамик проигрывателя взревел густым проникновенным голосом: «Я могла бы побежать за поворот, только гордость, только гордость не дает...»
Скелет застыл, как громом пораженный, а из-за окна раздался заливистый смех Малого.
– Малой! Убью! – взвыл Скелет и, не разбирая дороги, выскочил через окно.