Дом Судьбы
Шрифт:
– Мне жаль, – говорит Якоб.
– Сегодня ей исполнилось восемнадцать, – продолжает Нелла, будто это может оправдать поразительное равнодушие Теи к присутствию Якоба. – У нее голова кругом. Тея – близкая подруга сестер Саррагон и… знаете, сеньор, юные девушки обладают особенной энергией, вам не кажется?
Нелла умолкает, словно эти слова не подходят для ее уст. Якоб ван Лоос улыбается.
– Тея очень красива.
– И очень образованна.
– Знает все лучшие семьи и города, в которых они обитают?
Начав было лихорадочно подбирать ответ, Нелла вдруг понимает: Якоб ее поддразнивает. Хорошо. Это уже
– Она играет на лютне, – делится Нелла. – И обожает Схаубург.
– В самом деле?
– Возможно, вы сочтете меня излишне прямолинейной. Но не примете ли вы приглашение на ужин в нашем доме на Херенграхт? – спрашивает Нелла. – В следующую среду вечером? В благодарность за мое спасение.
– Спасение не требовало усилий, мадам. Вам ничего не угрожало.
– И все же приходите. Наша кухарка Корнелия – одна из лучших в городе.
Якоб ван Лоос, человек, что появился перед Неллой из ниоткуда, продолжает на нее смотреть. О чем он думает? Что взвешивает? Он знает о скандале вокруг главы их семейства, знаменитого купца Йохана Брандта, за которым Нелла пробыла замужем всего три месяца и которого казнили восемнадцать лет назад. Как-никак, Якоб читал записи о суде. Но прежде чем увидеть Тею, знал ли он и о ней тоже? Слышал ли сплетни о том, кто ее мать? Якоб назвал Тею красивой. Но сможет ли он, сидя напротив Отто, догадаться, как получилось, что в 1705 году от Рождества Христова африканец с амстердамским выговором владеет домом на Херенграхт? И рядом с африканцем будет сидеть его дочь, бледнокожая мать которой похоронена неизвестной под полом Старой церкви… Однако Нелла готова пойти на такой риск.
– С удовольствием, – улыбается Якоб, и впер-вые за день Нелла чувствует, как на сердце становится легче.
Странные дары
VII
Утром после бала у Саррагон Тея спит допоздна и просыпается лишь после того, как Лукас распахивает дверь и запрыгивает к ней на подушку. Корнелия повесила золотистое платье Ребекки на спинку стула. Оно безвольно свисает, уже не сияя, словно вчерашняя натуга истратила все волшебство, заключенное в ткани. По крайней мере, Тея не пролила на него вино, не испачкала его ананасовым джемом. Тея снова закрывает глаза, радуясь, что она вдали от духоты бального зала, от этих глупых сестер Саррагон, их матери-гадюки, от отца, которому было так неуютно, от тетушки, которая, как сумасшедшая, растворилась в толпе. Тетя Нелла вполне могла просто сбежать – от стыда за то, что так подло солгала Тее. Она вспоминает слова Клары Саррагон: «Вы правда и словечком ей не обмолвились? Не подготовили? О, какая жестокая хитрость!»
Как могла тетя умолчать о том, с какой целью взяла Тею на этот бал? Как она посмела? Это унизительно. Да, отец потерял работу в ОИК, но ведь Тея не теленок, которого можно продать на рынке, чтобы положить в карман деньги.
«Они меня не любят, – думает Тея. – Им настолько плевать, что они готовы всучить меня первому встречному».
Они ушли с бала около десяти. Тетушка украдкой торжествовала, отец был погружен в свои мысли, а Тея так злилась, что была готова колотить кулаками по стенам домов, не заботясь о том, что это могут
Они стояли в холле своего дома, и было трудно не заметить разницу с особняком Саррагон. Простая черно-белая плитка, крепкие, но голые деревянные панели, никаких тебе украшений и огромных картин, прохлада. Корнелия, одинокая служанка, ждет в тени, чтобы забрать плащи и дать теплые одеяла. В таком доме не устроить крещенский бал. Похороны еще может быть, но бал – никогда. И все же тетя сияла, несмотря на холод, несмотря на поздний час.
Тея просто хочет оставаться в постели, думать о Вальтере в мастерской, о его руках, языке – об их будущей жизни, выстраивая образ за образом, пока снова не заснет. Но желанию не суждено сбыться. В комнату входит Корнелия и останавливается в изножье кровати.
– А, мизинчик. – Служанка протягивает руку и приподнимает ступню Теи, как рыночная торговка – креветку. – Слышала, что где-то тут была лодыжка. Может, если повезет, найдется и красивая ножка?
Это их детская игра – ласково собирать Тею по кусочкам до самой макушечки. Но Тея не желает старых забав, и она больше не ребенок. Она резко прячет ногу обратно под одеяло. Перепуганный кот спрыгивает на пол.
– Не так быстро, – журит Корнелия. – Что вчера случилось? Я тут жду, пока ты проснешься и позавтракаешь с нами, как полноценный человек. Времени это, может, займет немало, но такое уж бремя на меня возложил Господь.
– Я не голодна, – бурчит Тея в подушку.
Льняная ткань на губах вызывает в памяти прикосновения губ Вальтера, воспоминание о поцелуях поднимается жаром по ногам к животу, бьется в горле. То, что они творили вчера в мастерской, поистине вопиющее действо. Никто на балу бы не поверил, и Тея жаждет еще. Она не голодна? Ложь. Голод неутолим, Тее мало всего. Но если она повернется и встретит новый день, Корнелия может это заметить.
– Расскажи про бал, – просит служанка. – Рай или ад?
Тея берет себя в руки и открывает лицо.
– Ад, ад, ад. Слишком много народу, и Клара Саррагон нас ненавидит.
– Ненавидит? Она же вас пригласила.
– Именно. Только ради того, чтобы над нами посмеялись. Не знаю, как тетя Нелла могла этого не заметить. – Тея садится. – Ты знала, что она собиралась выдать меня замуж?
Корнелия, кажется, удивлена.
– Она бы так не поступила.
– Поэтому она и взяла меня с собой. А мне ничего не сказала, потому что тогда я бы отказалась идти. Мало было паршивых новостей про папу, так еще через пять минут после нашего появления Саррагон заявила, что я здесь для поисков мужа. А папа промолчал.
Теперь служанка и вовсе потрясена.
– Ну, думаю, бал – неподходящее место для ссоры. Отец и тетушка всегда действуют лишь в твоих интересах.
– Да ничего они не знают о моих интересах. Ничего они обо мне не знают! Я никогда не выйду замуж за того, кого выберет она.
Корнелия вздыхает, подходит к окнам и раздвигает шторы.
– Тея, она старается изо всех сил.
Наконец служанка уходит, а Тея натягивает шерстяные чулки, накидывает поверх ночной рубашки халат и спускается по главной лестнице к ступенькам, которые ведут на кухню. Колеблется. Из подвала доносятся голоса: там спорят отец и тетя.