Дом свиданий
Шрифт:
И тогда сэр Ральф предлагает Лауре деньги, много денег. «Сколько?» — с улыбкой спрашивает молодая женщина. Столько, сколько она захочет. «Превосходно», — произносит Лаура и тотчас же называет сумму с уверенностью человека, давно подсчитавшего, во сколько обойдётся такого рода согласие. Причём сэр Ральф должен расплатиться наличными в эту же ночь, до наступления рассвета, иначе сделка не состоится. Названная сумма — гораздо больше той, которую Джонсон способен достать за столь короткое время. Но Джонсон не возражает. Он внезапно перестаёт ходить по комнате и наконец-то бросает взгляд на постель, как будто только сейчас обнаружил присутствие молодой женщины. И не произнося ни слова, долго на неё смотрит, хотя, можно наверняка
Сэр Ральф вновь не замечает Лауру и смотрит куда-то вдаль, где наблюдает некую завораживающую, призрачную сцену. Наконец он произносит: «Я это сделаю», — но совершено неясно, имеет ли он в виду деньги и срок или планирует что-то совсем другое, — и, сбросив с себя оцепенение, сталкивается с пылающим, напряжённо-холодным, безумным взглядом больших зелёных глаз. На мгновение сэр Ральф погружается в них, но, приняв решение, отрывисто произносит: «Прошу подождать меня здесь!» — направляется к двери, поворачивает ключ, широко распахивает её и выходит.
И вот он большими шагами пересекает ночной парк, вот сидит в такси, недостаточно быстро мчащемся в направлении Куинс-роуд, вот взбегает по узким и крутым ступеням тёмной лестницы. А вот склоняется над письменным столом, заваленным бумагами, над неопределённого возраста китайцем, который сидит перед ним или, скорее, под ним. Сморщенное лицо китайца сохраняет выражение вежливого спокойствия, а безумец в смокинге продолжает что-то быстро говорить, размахивая руками и угрожая. Вот сэр Ральф снова поднимается по той же лестнице без перил, так что держаться ему не за что, хотя ступени узкие и крутые. Вот сидит в такси, недостаточно быстро мчащемся в направлении Куинс-роуд. Вот стучит в деревянные ставни маленькой лавки, на дверях которой в свете газового фонаря видно слово «Обмен», написанное на семи языках. Стучит что есть силы обеими руками, двойными ударами, наполняя безлюдную улицу грохотом, рискуя разбудить всех соседей. Никто не отвечает, и тогда, прижавшись губами к щели в ставне, он кричит: «Хо! Хо! Хо!», наверняка имя того, кого он хочет разбудить. И снова барабанит в дверь, впрочем, уже не так громко, словно теряя постепенно надежду.
И никакого, несмотря на весь этот шум, отклика, никаких признаков жизни; с таким же успехом вокруг могла простираться пустыня, нереальность, кошмар, тогда хоть понятным стал бы приглушённый и какой-то загадочный скрип, издаваемый ставнями. Но тут Джонсон замечает старика в халате из чёрной материи, который сидит в проёме стены у соседнего дома. Быстро подходит, даже подбегает к нему и кричит несколько слов по-английски, хочет узнать, есть ли кто в лавке. Старик пускается в неторопливые объяснения, кажется, на кантонском диалекте, но говорит при этом так неразборчиво, что Джонсон не может понять ни слова. И повторяет вопрос на кантонском диалекте. Старик отвечает по-прежнему медленно и долго. На этот раз издаваемые им звуки напоминают английский язык, хотя разобрать удаётся только многократно повторяемое слово «жена». Джонсон, теряя последнее терпение, спрашивает, какое отношение ко всему этому имеет чья-то жена. Китаец немедленно разражается новым потоком непонятных фраз, но уже без слова «жена». Ни его жесты, ни выражение лица не приближают смысла, понять который невозможно. Старик неподвижно сидит на земле, прислонившись к стене и сцепив руки на коленях. В его голосе прорезаются нотки безнадёжности. Взбешённый американец наклоняется, хватает старика за плечи и принимается его трясти. Старик вскакивает на ноги, неожиданно громко и пронзительно визжит, и именно в эту минуту на одной из соседних
Джонсон отпускает старика и быстро отходит от него, потом начинает бежать, а следом за ним несётся визг китайца, который стоит посреди мостовой и, размахивая руками, указывает в его сторону. Судя по вою сирены, полицейская машина где-то недалеко. Джонсон поворачивает на бегу голову и замечает жёлтые огни фар и красную мигалку на крыше автомобиля. Он резко сворачивает налево, на поперечную улицу и устремляется по ней вверх, надеясь, что успеет достичь лестницы прежде, чем его догонит полицейская машина. Однако машина уже свернула за ним и быстро приближается. Джонсон мгновенно — и тем не менее поздно и весьма неискусно — принимает вид случайного прохожего, у которого на уме нет ничего дурного, и останавливается по первому же окрику. Из машины выскакивают трое английских полицейских и окружают его: вечерний костюм Джонсона их озадачивает, но производит хорошее впечатление. Полицейские — в шортах и рубашках защитного цвета, на ногах ботинки и белые гольфы. Джонсону кажется, что лейтенант — тот самый офицер, который ворвался сегодня вечером в салон на Небесной Вилле, а оба сопровождающих его полицейских — те, что появились тогда вместе с ним. На вопрос о документах Джонсон достаёт из внутреннего кармана смокинга свой португальский паспорт и предъявляет его.
— Почему вы бежали? — спрашивает лейтенант.
Джонсон готов машинально ответить: «Чтобы согреться», но в последний момент спохватывается: духота стоит тропическая, на нём плотный чёрный смокинг, по лицу струится пот. «Я не бежал, — отвечает он, — я быстро шёл».
— Мне показалось, что вы бежали, — говорит лейтенант. — А почему вы шли так быстро?
— Спешил домой.
— Понятно, — говорит лейтенант. И глянув вдоль улицы, где широкие, заваленные отходами лестницы ведут к деревянным лачугам бедняков, добавляет:
— Где вы живёте?
— В гостинице «Виктория».
— Гостиница «Виктория» находится не в Виктории и даже не на острове Гонконг, а в Колуне, на материке. Полицейский внимательно изучает паспорт: местом жительства там, естественно, значится Макао. Он рассматривает фотографию, после чего добрую минуту всматривается в лицо американца.
— Это вы? — спрашивает он наконец.
— Да, это я, — отвечает Джонсон.
— Что-то непохоже, — говорит лейтенант.
— Возможно, неудачный снимок, — отвечает Джонсон. — К тому же довольно старый.
Лейтенант снова долго разглядывает лицо Джонсона и фотографию, потом изучает перечень особых примет, подсвечивая карманным фонарём, сравнивает их со стоящим перед ним человеком, после чего возвращает паспорт со словами:
— К гостинице «Виктория» надо идти в другую сторону, господин. Паром находится в противоположном направлении.
— Я плохо знаю город, — отвечает Джонсон.
Ещё с минуту лейтенант молча осматривает Джонсона, освещая его лицо фонарём; он направляет пучок света то на лоб, то на глаза, то на нос, меняя таким образом их очертания и выражение. Затем ровным безразличным голосом произносит (сказанное не является вопросом): «Сегодня вечером вы были у госпожи Эвы Бергман». Джонсон, давно ожидавший этих слов, и не пытается отрицать.
— Да, — отвечает он, — был.
— Вы частый гость в этом доме?
— Бывал несколько раз.
— Кажется, там недурно проводят время.
— Кому как нравится.
— Вы догадываетесь, что искала в доме полиция?
— Понятия не имею.
— Почему этот старик на улице так кричал?
— Не знаю. Вы можете спросить об этом у него самого.
— Почему вы шли вверх по улице, если хотели попасть в порт?
— Я уже сказал, что заблудился.
— Но это ещё не повод искать паром на вершине горы.
— Гонконг — остров, не так ли?