Дом там, где ты
Шрифт:
В этот момент из-за двери донесся совершенно уж неземной звук.
– Все равно сходим, - решительно сказала Тэтэ.
– Нам терять нечего.
***
В доме царил жуткий беспорядок, если вообще то, что здесь происходило, позволительно было назвать настолько простым и непритязательным словом. Ибо понятие беспорядка само собой предполагает отсутствие порядка, который, однако, нетрудно восстановить, определив вещи обратно, на положенные им места.
Потому-то и не подходило в данном случае это широко распространенное в быту слово: не нашлось бы здесь ни самих вещей, ни того места, куда их следовало по здравом размышлении поместить. Трудно представить, что кто-то так расстарался со своим
Высокий, аристократического вида старик в мягкой бархатной куртке и белоснежной рубахе с кружевными отворотами пытался навести видимость порядка, сгребая в кучу банки, бутылки и какие-то неописуемые тряпки, давно утратившие, как цвет, так и форму.
– Это уже за гранью добра и зла, - пробормотал он, когда взгляд его уперся в сырую, облезлую стену, сплошь в потеках и болезненных пятнах плесени.
– Порой я начинаю сомневаться в разумности провидения, право слово...
– Не богохульствуйте, Себастьен, - донеслось из дальнего угла.
– Нет уж, позвольте, Алиса Сигизмундовна, позвольте, голубушка! Вот это вот безобразие ни в какие ворота не лезет. Я не сомневаюсь, что наши, с позволения сказать, "соискатели" далеки от совершенства, духовно недоразвиты и прочая, прочая, прочая; но это все-таки не причина, чтобы так преобразовывать человеческое жилище. Должны же у этого дома быть хоть какие-то рамки? Или его автономность превышает все допустимые нормы? Что мне прикажете теперь делать с этим барахлом?!
– Себастьен, вы зря портите себе нервы и голосовые связки, - ответил все тот же низкий, скрипучий голос, принадлежащий, несомненно, старухе, и несомненно - старухе, привыкшей командовать. Правда, его обладательницы видно не было, и старик упорно обращался к колченогому драному креслу, которое стояло только потому, что всей своей тяжестью опиралось о стену. Под ним валялись стопки пыльных, пожелтевших от времени газет, селедочные хвосты и прочий неприглядный мусор.
– Не зря, - буркнул Себастьян.
– Зря, - прогудел голос.
– Все равно два или три часа спустя все это исчезнет. Вольно же вам так из-за этих мелочей переживать.
– Вы, Алиса Сигизмундовна, возможно не обоняете этих прелестей, покосился старик на селедочные объедки, - а я вот, к несчастью своему, вынужден вдыхать своеобразное э-э-э... амбре, и несколько часов такого счастья мне не выдержать! Годы не те-с, да-с.
– Невежливо с Вашей стороны, Себастьен, лишний раз напоминать мне о моей несостоятельности, - обиженно откликнулся голос.
– Если бы я не знала Вас столько лет, друг мой, то вынуждена была бы заключить, что Вы дурно воспитаны. И потом, это издержки, о которых мы были загодя предупреждены. И сами согласились на такую жизнь, никто нас сюда
– назвался трюфелем, полезай в ридикюль.
– Алиса Сигизмундовна, - укоризненно молвил старик, - окститесь.
Когда это такое было, чтобы мужички так говорили? Они же о трюфелях слыхом не слыхивали.
– Только не делайте из меня склеротичку, Себастьен, - вскипел голос.
– Ваши мужички, может, и не говорили так, а мои говорили. Я же помню. Я просто прекрасно помню, вот как сейчас. Я бы поделилась своими воспоминаниями, но Вы ведь меня откровенно игнорируете. Вот и теперь, вот даже сию секунду - иг-но-ри-ру-ете! О чем Вы думаете, Себастьен? Себастье-ен! Ау!
– А? Что?!
– вздрогнул старик.
– Простите, голубушка. Ушел в себя, как оказалось - слишком глубоко. И Боболониус куда-то запропастился... Вам не видно, где он, этот негодник? И где все остальные?
– Не уходите от ответа, скверный мальчишка, - в голосе явственно послышалась усмешка.
– О чем мечтали?
– Скорее уж наоборот - ужасался. Как однако цепко держатся за людской разум и душу эти разрушительные мысли. Смотрите, который час подряд в доме разруха - такое впечатление, что нас тут и в помине нет.
– Обойдется, - ответила на это Алиса Сигизмундовна.
– Не впервой.
– Не впервой, но заметьте, какая сила воздействия. Или взять, скажем, этих, вчерашних посетителей. Зачем, ну сами подумайте, зачем человеку такая куча одинаковых, аляповатых, безвкусных тряпок, да еще и плотно запакованных? И зачем человеку, скажите на милость, двадцать ковров, СВЕРНУТЫХ В РУЛОН?!
– Не задавайте риторических вопросов, - сердито откликнулась старуха.
– Ну, не представляют они себе другой жизни, что уж теперь-то... Наше дело - ждать, а вот критиковать и сокрушаться о никчемности и тщетности всего сущего - это уже не наше дело. И увольте меня, увольте от этих ваших психологических экзерсисов.
Потом, Вы же не можете не признать, что подобная реакция - лучшая защита от нежелательных компаньонов, можно сказать, наш страховой полис. Заметьте, Себастьен: ни один из них не пожелал остаться здесь ни на секунду, ни один не выдержал воплощенного себя. Даже странно, насколько люди не выносят свой собственный внутренний мир - так и норовят дать деру куда подальше. А от себя не убежишь - это еще древние заметили. Каждый носит свой ад в себе.
– Так-то оно так, - с сомнением покачал головой Себастьян.
– Только мне их персональные ады порядком надоели - сплошной мусор, обломки, дурной запах, и ничего конкретного. Или кучи бесполезных и дешевых вещей - зато много и все мое. Мелкое пекло, суетливое, отвратительное. Не страшное, а именно что отвратительное.
– Вы, Себастьен, совершенно ополоумели. Что ж Вы придираетесь ко всему? А ну попадется вам истинное пекло, подлинный ужас - что тогда? Не стоит даже надеяться, что мы выкарабкаемся.
– Я и не надеюсь. Я надеюсь на то, что человек, носящий в себе тот ужас, о котором Вы только что упоминали, на мое объявление не откликнется. Ему не до того.
– Я не суеверна, - важно произнесла старуха, - Вы знаете, насколько я не суеверна, но все же сделайте одолжение - постучите по чему-нибудь деревянному.
– Стучу-стучу, - лукаво усмехнулся старик. И действительно три раза стукнул согнутым пальцем по какой-то неструганой доске.
– Вот так-то лучше, - в голосе Алисы Сигизмундовны явственно послышалась усмешка.
– Беррр... Безр... Бурр...
– Алиса Сигизмундовна!
– Что?!
– Что "буррр"?
– Господь с Вами, Себастьен. Это не я говорю. Помилуйте, как можно было предположить, чтобы женщина моего возраста и моего происхождения позволила себе говорить "бурр"?