Дом там, где ты
Шрифт:
– А кто же это?
– Видимо, Гораций, голубчик. Вы совершенно забыли и о Горации, и о Боболониусе, и о Фофане. Я не говорю о нашем непостижимом Христофоре Колумбовиче. И я тоже хороша - болтаю тут с Вами, а о наших друзьях не думаю.
– Алиса Сигизмундовна! Я же сию секунду спрашивал...
– Спросить каждый может.
– Бурр... Безбр.... Безз... буррр
– О! Вот опять!
– воскликнул Себастьян.
– Да где же это? Откуда звуки, Алиса Сигизмундовна?!
– Из-под того завала, воон там, да-да, именно там... нет, чуть правее...
Следуя
– Безобразие!
– выкрикнул он в полный голос, едва оказался на свободе.
– Беззобрразие!!! Я протестую! Себастьен, Алиса Сигизмундовна, я хочу во всеуслышание заявить, что я и прежде был не в восторге от этой идеи с заявлением, но теперь, когда наша жизнь стала совершенно невыносимой, я требую предпринять конкретные меры к спасению нашего дома и всех нас! Я не могу обеспечить этому дому защиту от посторонних недобрых проявлений, потому что они сюда тянутся как мухи на мед! Немедленно пошлите в газету опровержение!
– Потерпи, Гораций, потерпи, - ласково попросил старик, обтирая палисандрового человечка батистовым носовым платком.
– Такая уж наша планида - ждать и терпеть.
– Терпеть тоже нужно до определенного предела, - заявил Фигул.
– В Сальвадоре, например, народ имеет право на вооруженное восстание, если его права грубо попираются. Это даже в их конституции написано.
Поднимаем вооруженное восстание, решено!
– Мы-то не по конституции живем, - пожал плечами старик.
– Нам бы их проблемы... И давай не возвращаться к тому, что мы уже обсудили и решили, хорошо?
– Ты решил, Себастьен. А я против.
– Положим, Гораций, - заговорила Алиса Сигизмундовна, - наш друг Себастьен на сей раз уступит Вашим просьбам. И действительно пошлет опровержение, либо каким-то иным способом откажется от компаньонов.
И что будет после?
– Все станет на свои места, - пробормотал пенат. Но как-то не слишком уверенно.
– Увы Вам, Гораций! Вы прекрасно знаете, что все встанет на свои места не навсегда, а лишь на какое-то время. До тех пор, пока наш дорогой друг Себастьен не покинет этот мир, не оставив, как Вам известно, наследников. И этот дом может перейти к кому угодно. А может и не перейти ни к кому, и в этом случае он просто перестанет существовать, а все мы, его обитатели, утратим не только кров над головой, но и те жизненные силы, которыми питаемся теперь. Вы этого хотите? Ну, не ведите себя как ребенок, вам же не тысяча лет...
Предоставьте событиям развиваться естественным путем. И не заставляйте меня повторять десятки раз то, что вам и без
Себастьен! Поставьте это чудо куда-нибудь в более-менее пристойное место. Вот лучше успокойте Боболониуса. Мне кажется, это он пробирается в соседние апартаменты под теми кипами бумаг.
Старик повертел головой.
В куче мусора громко шелестело и шуршало нечто, на слух, длинное и очень большое.
– Боболониус! Боболониу-ус!
– Ага, как же, - донесся из-под жутких завалов хорошо поставленный бас.
– Прямо сей же секунд. Разогнался.
Старик предпочел оставить это выступление без комментариев.
– Ты остальных не видел?
– А чего их видеть-то?
– ворчливо поинтересовался Боболониус. Фофаня гоцает в подполе как оглашенный - крыс гоняет. А...
– Крыс?! Каких крыс?!
– подала голос из своего угла Алиса Сигизмундовна.
– Когда это мы успели обзавестись крысами, Себастьен?
– Тоже мне вопрос вопросов, - буркнул Боболониус, продолжая шуршать и скрипеть половицами, но по-прежнему не показываясь на поверхности.
– Думаете, только у нас случилась разруха и полный и окончательный разгардаж? В подполе тоже хватает своих радостей - крысы, вода, мусорные баки и тьма-тьмущая пауков. Там еще бегала какая-то мерзкая кикимора...
– И?
– строго уточнил Себастьян.
– И...
– Я бы хотел получить вразумительные объяснения. Что значит это твое "И" в данном конкретном случае?
– Как всегда, - смущенно пробормотал Боболониус.
– Во всяком случае, хлопотать о завтраке для меня тебе уже не придется. Согласись, что сейчас это как нельзя кстати.
– Наверное, ты прав... А что же Христофор Колумбович?
– Этот старый черт объелся пауков и теперь икает как заведенный.
Соседей всех переполошил - они думают, землетрясение. К завтрему протряхнет и будет как новенький, а пока от переедания у него, кроме икотки, что-то вроде галлюцинаций сделалось, и теперь он воображает себя Лесным Царем. Тут главное не допустить, чтобы он начал Гете декламировать, особенно, если в подлиннике. Потому Фофаня его пока запер, от греха подальше.
– Да что же это...
– всплеснул руками старик.
Пенат уже открыл было рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но тут все вокруг изменилось.
Дикие кучи мусора вдруг и бесповоротно исчезли с пола, и одновременно с ними перестал существовать и мерзкий запах, столь терзавший обитателей этого дома в последние несколько часов. Зато появились на стенах серебристо-голубые шелковые шпалеры; возникли старинные картины в дивных тяжелых рамах; и пузатое бюро из карельской березы заняло свое место под окном, занавешенном шторами упоительного цвета "блю-рояль". В дальнем углу просторной залы образовался огромный камин с мраморной каминной доской, на которой добросовестно тикали серебряные швейцарские часы и стройно, как солдатики, вытянулись два канделябра - тоже серебряные, тяжелые, массивные, но очень изысканные. Трещали березовые поленья, и воздух постепенно наполнялся тягучим ароматом смолы и бересты.