Дом тишины
Шрифт:
3
— Слушаю вас, — сказал зеленщик. — Чего желаете?
— Молодые националисты устраивают вечер, — сообщил Мустафа. — Мы раздаем приглашения.
Я вытащил из сумки приглашения.
— Я в такие места не хожу, — сказал зеленщик. — У меня нет времени.
— То есть ты не возьмешь в помощь молодым националистам несколько штучек? — спросил Мустафа.
— Я же покупал на прошлой неделе, — ответил зеленщик.
— Ты покупал у нас? — поинтересовался Мустафа. — Нас-то на прошлой неделе здесь не было.
— А если ты помогал
— Нет, — сказал зеленщик. — Они сюда не ходят.
— Почему не ходят? — спросил Сердар. — Потому что им не хочется?
— Не знаю. — ответил зеленщик. — Оставьте меня в покое. Я всем этим не интересуюсь.
— Я скажу, почему они сюда не ходят, дяденька, — сказал Сердар. — Они не могут прийти, потому что боятся нас. А если бы нас не было, то коммунисты заставили бы всех вас платить им, как в Тузле. [11]
11
Пригород Стамбула.
— Упаси бог!
— Вот видишь! Ты ведь знаешь, что они делают в Тузле простым людям? Сначала, говорят, они хорошенечко бьют витрины…
Я повернулся и посмотрел на витрину его магазина — там чистое, широкое и сверкающее стекло.
— Рассказать, что они делают потом, если человек все равно не платит? — спросил Сердар.
Я подумал — убивают. Если коммунисты все время так себя ведут, то в России кладбища наверняка битком набиты. Зеленщик наконец, кажется, понял. Руки в боки, лицо покраснело, смотрит на нас.
— Да, дяденька, — сказал Мустафа. — У нас нет времени. На сколько берешь?
Я вытащил билеты, чтобы ему было видно.
— Он возьмет десять штук, — произнес Сердар.
— Я уже покупал на прошлой неделе, — не соглашался зеленщик.
— Хорошо, ладно! — сказал Сердар. — Не будем терять время, ребята! Значит, на всем рынке только в этой лавке не боятся, что у них разобьют витрину… Ладно, так и запомним. Хасан, запиши-ка ее номер…
Я вышел на улицу, посмотрел на номер на двери и вернулся. Лицо зеленщика покраснело еще сильнее.
— Ладно, дядя, не сердись, — сказал Мустафа. — Мы вовсе не собираемся быть невежливыми. Ты нам в дедушки годишься, мы же не коммунисты. — Он повернулся ко мне: — Дай ему пять штук, на сей раз хватит.
Я вытащил пять билетов. Продавец протянул руку и осторожно, словно с отвращением, взял их за краешек. Затем с очень серьезным видом начал читать заголовки на приглашениях.
— Мы тебе и чек можем дать, хочешь? — спросил Сердар.
Мне тоже стало смешно.
— Перестаньте! — сказал Мустафа.
— У меня уже есть пять таких билетов, — заметил зеленщик. Волнуясь, он некоторое время рылся в пыльной темноте ящика стола, а потом нашел приглашения и радостно показал их: — Это разве не те же самые?
— Те же, — согласился Мустафа. — Наверное, кто-то другой продал их тебе по ошибке. Но тебе надо было купить у нас.
— Так я же купил, вот!
— Дядя, ты что, умрешь,
Но старый скряга сделал вид, что не слышит, и пальцем показал на уголок билета.
— Да еще и старые. Вечер-то давно прошел, — сказал он. — Два месяца назад. Гляньте, здесь написано «май 1980 года».
— Послушай, ты что, собирался идти на этот вечер? — не выдержал Мустафа.
— А как я могу сегодня пойти на вечер, который был два месяца назад? — не унимался зеленщик.
В конце концов из-за этих пяти билетов и у меня чуть было не лопнуло терпение. Зря нас учили D школе быть терпеливыми. Только время всю жизнь терять, а больше ничего. Если бы на эту тему задали написать сочинение, то я бы привел много примеров и написал бы так. что даже преподаватели турецкого, которые всегда искали случая завалить меня, вынуждены были бы в результате поставить мне «пять». Вот, я нрав — Сердар разозлился, как я. Вдруг он подошел к старому скупердяю, нахально вытащил у него из-за уха карандаш, написал что-то на билетах и вместе с карандашом отдал обратно.
— Вот так годится, дяденька? — спросил он. — Вечер мы перенесли на два месяца. Давай пятьсот лир!
В конце концов тот отдал эти деньги. Вот как; и только наши глупые учителя турецкого верят, что сладкими речами можно заставить змею выползти из ее логова, Я так разозлился, что собирался тоже поиздеваться над старым скрягой, мне хотелось сделать ему какую-нибудь гадость. Мы уже выходили, вдруг я остановился и с самого низа аккуратно сложенной у двери башни из персиков вытащил один. Но развалились не все персики. Ему повезло. Персик я положил в сумку. А потом мы пошли к парикмахеру.
Парикмахер наклонил кому-то голову в раковину и моет. Он посмотрел на нас в зеркало.
— Я возьму пару штучек, ребята, — сказал он, не отпуская голову.
— Хотите — возьмите десять штук, дяденька, — предложил Мустафа. — Продадите кому-нибудь.
— Я же сказал: оставь две штуки, и хватит, — ответил парикмахер. — Вы разве не из союза?
Всего лишь два билета! Вдруг я взорвался:
— Нет, ты купишь не два билета, а десять. — Отсчитав, я протянул билеты ему.
Даже Сердар растерялся. Вот, друзья, видите, каким я бываю, если меня разозлить? Но парикмахер билетов не взял.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
Намыленная голова в его руках тоже смотрит на меня в зеркало.
— Так ты берешь? — повторил я.
— Восемнадцать, — ответил Сердар.
— И кто это из союза направил тебя? Ты такой вспыльчивый, — сказал он.
Я не нашелся что сказать и посмотрел на Мустафу.
— Извините, дяденька, — вмешался Мустафа. — Он еще новенький. С вами не знаком.
— Видно, что новенький. Ребятки, оставьте мне пару штучек.
Он вытащил из кармана двести лир. Наши сразу же согласились с ним, забыв обо мне, они чуть не руку ему целовали. Значит, если ты знаком с кем-то из союза, то, значит, ты здесь — бог и царь… Не брал бы вообще ничего. Я протянул ему два билета. Но он не даже не повернулся ко мне, чтобы взять.