Дом трех вдов
Шрифт:
Не в силах выносить жалости общих друзей и прежних коллег, Коваль решил начать жизнь с чистого листа и переехать в другой город. Ткнул окурком в карту – и попал в Тарасов. Здесь Сергей оказался совершенно один, без друзей и знакомых. Чем закончилась жизнь на новом месте, уже известно.
Мы допили чай, и я взялась за швабру и бутылку с моющим средством. Но тут, как говорится, нашла коса на камень.
– Убери немедленно, – приказал Коваль, и по его тону я поняла, что он не шутит.
– Да ладно, слушай, чего ты, давай я немного приберусь…
Инвалид
– Знаешь, вообще-то это мой дом. Давай-ка ты не будешь здесь распоряжаться.
Я поставила швабру в угол.
– Как хочешь. Ладно, час поздний, я поеду. Вот твой презент.
Я выставила бутылку на край стола, так, чтобы Коваль мог ее достать.
– Скатертью дорожка, – хмыкнул инвалид.
Я подошла к двери и взялась за ручку. Обернулась. Сергей сидел за столом, смотрел в окно, за которым ничего не было видно.
– Слушай, давай тебя в больничку устрою? – предложила я, уже зная, что услышу в ответ. И точно: Коваль усмехнулся уголком рта и спросил:
– И что, там мне пришьют новую жизнь?
Вернувшись домой, я открыла дверь, стараясь не разбудить тетушку. Но Мила, как оказалось, не спала – ждала меня, клевала носом над очередным детективом, до которых была большая охотница.
– Вовсе не обязательно было меня дожидаться! – сердито сказала я, входя в гостиную. Мила ничего не ответила, и я поняла, что тетя все еще обижается.
Но сил на выяснение отношений у меня не осталось.
– Знаешь, русская народная пословица гласит, что утро вечера мудренее, – мрачно сообщила я. – Предлагаю проверить на практике. Спокойной ночи.
Я закрыла за собой дверь комнаты и включила свет.
Первым, что бросилось мне в глаза, была урна.
Я вспомнила то, что прочла в Интернете про убийство Кирилла. Ганецкий был застрелен двумя выстрелами поздним вечером позади собственного дома. Его нашли на бетонной дорожке, ведущей к дому от гаража. Он пролежал там всю ночь.
Я больше никогда его не увижу. Не смогу выяснить отношения, вывалить на него претензии, которые так и не успела озвучить. Все, что у меня осталось, – вот эта урна. Хреновина с ручками, похожая на ночной горшок.
В бессильной ярости я швырнула свое наследство об стену. Миг – и фарфоровая штуковина с ручкой валялась на полу, разбитая вдребезги.
Я почувствовала, как щиплет в глазах. Ну вот, теперь у меня вообще ничего не осталось от Кирилла Ганецкого – не считая воспоминаний, конечно.
Может, это и к лучшему? Ведь каждый раз при виде фарфорового сосуда, который завещал мне покойный возлюбленный, я бы испытывала отрицательные эмоции. А так даже лучше. Воспоминания постепенно развеются, как пепел над водой.
Я присела, собирая черепки. В груде фарфора что-то белело. Я подняла с пола лист бумаги, свернутый в трубку и перевязанный синей лентой. Это еще что такое?!
Я развязала ленту, и лист развернулся у меня в руках. Я увидела четкие буквы и мгновенно узнала знакомый почерк. Я держала
«Меня убили. Если ты это читаешь, значит, они до меня добрались. Женя, ты единственный человек, кому я могу доверять. Найди того, кто это сделал. Найди его. Или ее. Ты умеешь. Вот список тех, кто заинтересован в моем устранении (дальше шли ровные колонки имен). Знай, что из всех женщин в моей запутанной жизни я любил по-настоящему только тебя одну».
Я уронила письмо на пол и задумалась.
Как это похоже на Кирилла – не смириться с таким неудобством, как собственная смерть, а продолжать и с того света руководить расследованием своего убийства!
Я пробежала глазами список. Что ж, есть над чем задуматься. В этом списке кого только нет – многочисленные жены, партнеры по бизнесу, друзья и однокашники… Мое имя, конечно, не упомянуто. И зря. Думаю, у каждого из людей в этом списке есть причины сердиться, обижаться или ненавидеть Кирилла. Как и у меня. Кого же «дорогой покойник» достал больше всех? Кого обидел настолько, что этот человек перешел от слов к делу?
Однако какой оригинальный способ доставить мне послание! Да, такая проделка вполне в духе Ганецкого.
Видимо, свернутая в трубку записка была вложена в урну, узкое горлышко не позволяло ей выпасть. А когда урна разбилась… Теперь ясно, зачем Ганецкий оставил мне такое странное наследство!
Позвольте, но ведь не сам же покойник подложил записку в урну?!
Значит, на свете есть по крайней мере один человек, который может рассказать мне, что все это значит.
А может, записка Ганецкого – очередная мистификация, на которые он был мастер? И Кирилл жив? Сидит где-нибудь и посмеивается, глядя, какая поднялась суматоха?
Глава 2
Остаток ночи я провела без сна. Перед глазами у меня то и дело возникало лицо Кирилла. Вот он стоит на палубе красавицы яхты, ветер треплет его длинные волосы. Волосами Ганецкий гордился и ухаживал за ними, к слову, куда тщательнее, чем я за своими. А вот красавец мужчина подает мне руку – мы спускаемся по трапу самолета, Париж встречает нас фирменным серо-серебристым светом, раннее утро, мы прилетели на романтический уик-энд. Ганецкий не только любил, но и умел жить. В его компании даже поход с рюкзаками превращался в полное романтики приключение – однажды было и такое, и даже злобные комары не смогли испортить мне приятных воспоминаний.
Кирилл брал от жизни только лучшее, причем легко, не задумываясь, как человек, который убежден – он имеет на это право. Ганецкий разбирался в винах так, как никто из моих знакомых. Ценил хорошую кухню – без учета национальных различий. Мог, впервые оказавшись в незнакомом городе, зайти в первое попавшееся заведение – и тут же оказывалось, что это лучший в городе ресторанчик «для своих», о котором знают только местные. Ганецкий любил быстрые яхты и качественные автомобили. Часто менял марки машин, оставаясь верным только одной – своему обожаемому «Ягуару».