Дом у кладбища
Шрифт:
В начале рассмотрения суду был представлен ясный и короткий отчет, заставивший слушателей содрогнуться. Далее были предъявлены показания Стерка, сделанные им на смертном одре; затем выступил церковный клерк, Айронз, упорно твердивший прежние свои показания, с которых его ничем нельзя было сбить. Нет, он никогда не сидел в сумасшедшем доме… Нет, белой горячкой никогда не страдал… О том, что жена считает его умалишенным, слышит в первый раз… Да, он закладывал хозяйское серебро в Ньюмаркете, в гостинице «Лошадь в яблоках»… Он знал, что это уголовно наказуемо, однако действовал он с ведома и по наущению подсудимого… Да, готов присягнуть… Он не раз беседовал с лордом Дьюнораном, тогда носившим имя Мервин, о том, что отца его осудили несправедливо… Милорд ничего ему не обещал в том случае, если он возложит вину за
Посовещавшись вполголоса, вызвали и Чарлза Наттера, который повторил все, нами уже слышанное. Да, он был арестован за убийство доктора Стерка, а сейчас выпущен на поруки, чтобы явиться в суд. Приводились различные подробности, говорилось в том числе и о найденном предмете, который послужил, очевидно, орудием убийства (о нем я уже упоминал). Затем со всей неопровержимостью выяснилось следующее любопытное обстоятельство: Чарлз Арчер, скончавшийся во Флоренции, вовсе не был тем самым Чарлзом Арчером — убийцей Боклера; этот, другой, Арчер служил сначала в армии, а затем два года провел в Италии, будучи представителем фирмы, скупавшей произведения искусства; он действительно находился во Флоренции, когда произошло убийство в Ньюмаркете; обвиняемый же предпринял хитроумную попытку выдать его за человека, который свидетельствовал против покойного лорда Дьюнорана. Далее были допрошены медики.
Пелл изрек несколько высокоумных фраз; более словоохотливый Тул провел доказательное сравнение между формой найденного железного обломка и очертаниями нанесенных Стерку черепных ран; Диллона слушали недолго и перекрестному допросу не подвергали. Настал черед защиты.
Адвокат указал на целый ряд существенных обстоятельств. Во-первых, речь была возвращена Стерку в результате целенаправленного вмешательства подсудимого — поступок весьма маловероятный, если этим он навлекал на себя погибель! Далее, сознание Стерка — несомненно, помутившееся — так и не прояснилось вполне вплоть до самой его кончины. Изложенная им чудовищная небылица, не имеющая и тени правдоподобия, стала единственным основанием для клеветнического навета на добропорядочного джентльмена с безукоризненной репутацией. Прослышав о возведенной на ответчика клевете, церковный сторож клерк Айронз задумал подтвердить истинность этой басни под присягой — с очевидной целью снискать расположение молодого лорда Дьюнорана — с ним он толковал, ни словом не обвинив мистера Пола Дейнджерфилда, еще до того, как стали известны измышления доктора Стерка. Беспринципному интригану пришло в голову приписать убийство Боклера именно этому состоятельному, всеми уважаемому члену общества.
Мистер Дейнджерфилд, сидя на скамье подсудимых, то согласно кивал, то презрительно ухмылялся. Он с одобрением выслушал заученное страстное выступление адвоката, кидая временами взгляд на жюри присяжных, которые должны были решить его участь. Атмосфера в зале делалась все более наэлектризованной, как перед грозой, однако Дейнджерфилд, сохраняя независимый вид, держался стойко, словно желал оскорбленно заявить: «Хороша шутка, нечего сказать: меня, Пола Дейнджерфилда, эсквайра, светского человека, известного всем и каждому, обладающего капиталом почти в двести тысяч фунтов стерлингов, вынудили явиться сюда и держать ответ за убийство жалкого чейплизодского докторишки!» Меж тем близился вечер. Судья прочел свое резюме при свете свечи: подчеркнуто сухим и равнодушным тоном он потребовал для образцового джентльмена с кошельком, полным гиней, смертного приговора — картина повешения ничуть его не смущала.
Когда присяжные удалились на совещание, судья, не покидая места, съел тарелку супа, громко прихлебывая его с ложки. Мистер Дейнджерфилд, по-прежнему саркастически улыбаясь, обменялся с адвокатом рукопожатиями и начал с ним перешептываться. Многим в зале было не по себе: всюду виднелись растерянные, бледные от ожидания лица; глаза всех были обращены к подсудимому — его разглядывали с нескрываемым любопытством, которого он, казалось, решительно не замечал. Прошло пять… шесть… семь минут — время тянулось нескончаемо, стрелки часов как будто не двигались, — наконец дверь комнаты, где заседали присяжные, распахнулась; присяжные вошли гурьбой, снимая
По залу молнией пронеслось короткое слово:
— Виновен!
Мистер Дейнджерфилд отвесил поклон и выпрямился, вскинув бледное лицо, слегка заблестевшее от выступившей на нем влаги.
Главный представитель обвинения, посовещавшись со своими коллегами, заявил, что, согласно письменному уведомлению юристов короны, присланному из Англии, где обвиняемый должен быть привлечен к уголовной ответственности за тяжкие преступления (имелось в виду убийство мистера Боклера), было бы желательно отложить вынесение приговора до того, как будут предприняты некоторые дополнительные меры. После данных суду исчерпывающих разъяснений на этот счет судья вынес соответствующий вердикт. Мистер Дейнджерфилд, все так же криво усмехаясь, вновь отвесил его светлости низкий поклон, кивнул адвокату и направился к выходу — впереди его ждал сумрак заточения.
Мистер Дейнджерфилд — а вернее, преступник по имени Чарлз Арчер — со свойственным ему хладнокровием безотлагательно воспользовался предоставленной отсрочкой и нажал на все рычаги, могущие склонить чашу весов в его пользу, он словно набирал силы для решающей схватки с повелительницей тьмы, когда та постучится в дверь его тюремной камеры. Я читал два его письма, написанных необыкновенно толково: автор обладал удивительным умением внушать к себе доверие, — и у меня сложилось самое высокое мнение о его способностях. Оба письма, однако, были встречены холодно и остались без ответа. Интуиция брала верх над всеми логическими выкладками. Решение присяжных вызывало сочувствие у каждого, и ожидаемый суровый приговор суда заранее казался справедливым; всякий невольно отшатывался от улыбчивого господина, над белой головой которого дьявольским нимбом витал пеньковый обод. Дейнджерфилд, избегавший, подобно Наполеону, рисовать себе мысленные картины, увидел этот предмет со всей неопровержимой наглядностью и внутренне примирился с ним.
Дейнджерфилд пользовался большой благосклонностью тюремщика, имея при себе деньги, он обращался с ним по-компанейски откровенно. Его страж частенько засиживался в камере дольше полуночи, охотно слушая рассказы узника. Острый на язык собеседник, бывший прежде душой общества, нимало не растерял таланта овладевать вниманием слушателей. Покончив с бесплодной перепиской, он не изменил своему обыкновению много есть, еще больше пить и вволю отсыпаться.
Этот Великан-Отчаяние, носивший ключи на поясе, заполучил к себе в замок редкостного паломника {218} , втайне польщенный фамильярностью обращения, он искренне заражался адской веселостью узника и с легкостью шел на некоторые поблажки, стремясь угодить знатному гостю и сделать место его пребывания возможно более приятным, — исполнить любые его прихоти, кроме побега.
— У меня в запасе остался только один ход — ход так себе, средний, — но иногда, знаете ли, помогает выиграть захудалая карта. Говоря между нами, мой дорогой друг, мне есть что рассказать — лорду Дьюнорану непременно захочется меня выслушать. Лорду Тауншенду понадобится его голос. Ему нужно поскорее подтвердить свое звание пэра, и, быть может, он не откажется оказать услугу бедному малому, а?
На следующий день явились лорд Дьюноран и магистрат, но не мистер Лоу — мистер Дейнджерфилд выразил ему недоверие и предпочел другого юриста. На сей раз это был мистер Армстронг — дополнительными сведениями о нем я не располагаю.
Лорд Дьюноран казался бледнее обыкновенного: ему едва не сделалось дурно в присутствии человека, причинившего ему неописуемые несчастья. На всем протяжении разговора он не произнес и пяти фраз и не выразил ни малейшего упрека. Злодей изобличен — и этого было достаточно.
Мистер Дейнджерфилд, по-видимому, слегка волновался. Он впал в непривычное многословие, и на его мертвенно-бледных щеках вспыхивал порой слабый румянец. В целом, однако, это был прежний безукоризненно вежливый джентльмен, чуткий и язвительный говорун, с каким мистер Мервин столь часто вел беседы в Чейплизоде. Повествование его лилось непринужденно, без помех; пораженные ужасом слушатели находились в оцепенении, словно под влиянием сатанинского сна.