Дом у кладбища

Ле Фаню Джозеф Шеридан

Лофтус колебался.

— Да идите вы ложитесь, Лофтус, дорогуша. Двенадцатый час — никуда они не денутся; я сделаю все, что нужно, — не впервой.

— Ну что ж, сэр, всецело на вас полагаюсь. Понятно: по неопытности можно натворить бед.

Собеседники пожелали друг другу доброй ночи, Лофтус забрался по лестнице к себе в мансарду, снял нагар со свечи и вновь погрузился в события двухтысячелетней давности.

— Вот так история, — проговорил священник со значительной миной. Руки он простер вперед, а дверь захлопнул за собой при помощи ноги — «взбрыком», как он это называл. — Дуэль, дражайший Пат, ни больше ни меньше. Похоже, дело пахнет жареным.

Мистер

Мэхони, успевший за время отсутствия хозяина разжечь трубку, тотчас отвел сие орудие услаждения в сторону, широко распахнул рот и не без удовольствия приготовился внимать: многие джентльмены в те дни смотрели на организованное кровопролитие как на некий изощренный вид спорта — и среди них, надобно признаться, не один служитель нашей церкви, как и той, к коей принадлежал честнейший отец Роуч. Не скажу, однако, что его преподобие разделял такие взгляды; напротив, он неизменно возвышал голос в пользу спокойствия и согласия; редкая дуэль обходилась без его присутствия (на благоразумном отдалении); таковое он объяснял своей ролью «незваного, но радеющего за всеобщее благополучие миротворца, чьи усилия — приходится опасаться — могут пропасть втуне». Он заламывал руки при каждом очередном выстреле, сыпал призывами к терпимости и любви к ближнему, заклинал прощать и изгонять из памяти обиды. В интересах справедливости следует сказать, что по отношению к раненым отец Роуч вел себя как истинный самаритянин ^{45} : за зеленой дверью его дома для них всегда текли в изобилии елей утешения и наилучшие вина из тех, которые имелись у Роуча в запасе.

— Пат, дитя мое, — говорил его преподобие, — этот Наттер — сущий дьявол, во всяком случае, был им — судя по рассказам. Даже если все пойдет гладко, боюсь, с ним трудно будет сладить, а уж коли предоставить ему лелеять свою злобу в одиночестве, без друга, способного удержать его от крайностейи сделать попытку примирения, то он в своей жажде насилия затеет до наступления утра еще с полдюжины дуэлей.

— Ну да, без друга ему прямо-таки зарез, — отозвался мистер Мэхони, с воинственным видом вскочил и отложил трубку мира в сторону, на каминную полку. — Не пойти ли мне туда, отец Денис, и не предложить ли свои услуги?

— Но единственно с целью примирения. — Его преподобие предостерегающе поднял палец, прикрыл глаза и выразительно покачал головой.

— А как же, что ж я, не понимаю? Конечно же примирения. — И мистер Мэхони принялся застегивать пуговицы, которые ранее ради удобства расстегнул (мистер Мэхони был мужчина высокого роста, а вдобавок, что называется, в теле). — Гдесейчас эти джентльмены и кого мне спросить?

— Я посвечу вам, пока вы будете спускаться. Спросите доктора Тула, он уж точнона месте, а если его нет — тогда мистера Наттера. Скажете, до вас, мол, дошло, что некому… уладить это неприятное дело, были, мол, у меня и узнали… тьфу, услышали случайно от мистера Лофтуса.

Друзья уже выбрались на крыльцо, мистер Мэхони лихо заломил шляпу на сторону и с не предвещающей ничего доброго миной, повинуясь указующему персту священнослужителя, направился в сторону открытой двери «Феникса», откуда приветливо струился свет.

— Там вы их и найдете, в передней гостиной. Доктора Тула вы узнаете, а онузнает вас. И не забудьте, дорогуша, на вас возложена мирная миссия.

Мистер Мэхони зашагал вперед широко и нетерпеливо,

а его преподобие, сложив ладони и возведя очи горе, добавил:

— Блаженны миротворцы; да пребудет с вами благословение Небес ^{46} .

Отец Роуч пристально вгляделся в звезды и сказал сам себе:

— Погода завтра будет как на заказ, так что для дуэли самое время, если только, к несчастью, — печально пожимая плечами, он взошел по ступенькам крыльца, — если только, к несчастью, Пата Мэхони постигнет неудача.

Когда мистеру Пату Мэхони выпадал случай покрасоваться в роли джентльмена, он бывал в ней на редкость убедителен. Он создавал образ благородный и яркий, опираясь при этом на идеал совершенства и утонченности, который лелеял в душе. Никогда еще не видывали посетители передней гостиной «Феникса» подобной грации поклонов, заостренных носков туфель, пышности нарядной треуголки, обаяния улыбки — короче говоря, законченной элегантности во всем.

— Разрази меня гром, да это мистер Мэхони! — воскликнул Тул не просто обрадованно, а, можно сказать, восторженно.

Наттер также испытал видимое облегчение и вышел вперед, ожидая знакомства с джентльменом, которому (как подсказывал Наттеру инстинкт) назначено было оказать ему дружескую услугу. Клафф, в своей приверженности моде следовавший армейским традициям, оглядел диковинного незнакомца с нескрываемым отвращением, Деврё же, поскольку находил некоторый смак в нелепости, изобразил на лице кисловатую улыбку.

Мистер Мэхони, перекидывающийся парой слов со своим деревенским соседом во дворе гостиницы на полпути в Макэфаббл, он же во время непринужденного тет-а-тет с отцом Роучем, а с другой стороны — Патрик Мэхони, эсквайр, дипломат и аристократ с ног до головы, поразивший воображение публики, которая собралась в передней гостиной «Феникса», — это были два разных человека, причем второй превосходил первого по всем статьям.

Мэхони оказался изобилен и цветист в речах, при этом слова выбирал не столько за смысловое соответствие предмету беседы, сколько за торжественность и красоту звучания. В результате его напыщенные и туманные разглагольствования с трудом поддавались переводу на удобопонятный язык.

После того как состоялось представление и была объявлена цель визита, Наттер удалился с новоприбывшим в каморку за буфетом. Там, поминутно возвращая поклоны, он выслушал собеседника раз, выслушал второй — но смысл слов оставался темен. Наттер понял, что пора брать дело в свои руки, и сказал:

— Дабы избавить вас, сэр, от бесполезных хлопот, предупреждаю сразу: на мировую не пойду — и не уговаривайте. Мне нанесено грубое оскорбление, повиниться мой противник не склонен; никакой иной выход, помимо поединка, меня не удовлетворит. Этот О'Флаэрти просто-напросто головорез. Понятия не имею, отчего он замыслил меня прикончить, но при данных обстоятельствах я обязан сделать все возможное, чтобы избавить город от этого опасного субъекта.

— Жму вашу руку, сэр, — вскричал Мэхони, под напором чувств забыв о риторике, — я восхищен, чтоб мне провалиться!

Глава X

СТРАШНАЯ ТАЙНА, ИЛИ КАК ФЕЙЕРВЕРКЕР УБЕЖДАЛ ПАДДОКА В ТОМ, ЧТО НАТТЕР ДОЗНАЛСЯ, ЧЕМ ЕГО ВЕРНЕЕ УЯЗВИТЬ

Когда Паддок, предварительно совершив короткую прогулку ради восстановления ясности мыслей, взобрался по лестнице в свою квартиру, он застал в парадной гостиной ничуть не протрезвевшего лейтенанта О'Флаэрти; в воздухе стоял густой запах ромового пунша.