Дом, у которого вынули душу
Шрифт:
Ева видела, как он страдает, жалела его всем сердцем, и этим же сердцем тихо, но энергично ненавидела маленькую Карину. Влюбившись в Алекса, она представляла себе мирную семейную идиллию: они переедут на побережье, туда, где тепло и нет зимы, будут жить в небольшом домике. Вот они гуляют по набережной, он держит ее за руку и нежно смотрит ей в глаза, а она придерживает живот, в котором растет их ребенок. Но все эти мечты разбились о суровую реальность любви отца к живой, а не нафантазированной дочери. Ева страдала вместе с Алексом, поэтому, чтобы положить конец всему этому, в один из вечеров она предложила:
– Дорогой, может, вам лучше и правда развестись? Дай жене шанс построить личную жизнь, а девочке получить нового папу.
Если бы взглядом можно было убить, она бы в ту же секунду лежала на полу мертвая. Ева никогда не видела Алекса таким разъяренным. Его лицо покраснело, вены на шее вздулись, руки тряслись. Он подлетел к ней вплотную и прошипел:
– Никогда, слышишь, никогда не вмешивайся в мои отношения с дочерью. Не сомневайся, между ею и тобою я выберу ее и, поверь мне, не пожалею, – он развернулся на пятках, схватил плащ, сумку и, хлопнув дверью, растворился в ночи. Был ли он дома с дочерью или ночевал где-то еще, Ева так и не узнала, но для себя сделала определенные выводы, которых придерживалась вот уже три года…
За завтраком, Алекс старался все свое внимание уделить дочери: он слушал ее, задавал вопросы, удивлялся, смеялся и негодовал вместе с ней. Мысленно он уже построил идеальный день, который призван стать компенсацией и за вчерашний день рождения, и за все те вечера, которые Карина провела в ожидании звонка, возвещавшего о том, что папа вернулся домой.
Наконец, завтрак подошел к концу. София в полном молчании убрала посуду со стола, также молча одела и причесала Карину и вручила Алексу заранее собранную сумочку со всякими девчоночьими необходимостями.
– Карина, детка, пообещай вести себя хорошо и слушаться папу.
– Хорошо, – важно кивнула Карина.
– Никакого мороженого на обед. Обещаешь?
– Обещаю, – кивнула Карина, а в глазах уже плясали бесенята, предвкушающие запретную сладость.
– Ты ж моя врушка, – укорила ее София и прижала к себе, уткнувшись носом в ее макушку.
– Ну все, мам, пусти, – закрутилась девочка. – Мы же опоздаем!
– Будь умницей, – София отпустила девочку и молча наблюдала за тем, как та обувается.
Она проводила Карину до подъездных ворот, где ее уже в машине поджидал Алекс. Усадила дочь в машину, пристегнула, помахала рукой и, дождавшись, когда машина скрылась за поворотом, вернулась в дом. После не по-летнему сырой и холодной погоды дом встретил Софию теплом и ароматом кофе.
Она долго не могла признаться в этом даже себе, но она ждала этих выходных прогулок как манны небесной. Она осознанно отстранила Алекса от всех бытовых и домашних дел, за исключением тех, что касались Карины. Она хотела показать ему, что и без него прекрасно справляется со всем: потекший кран, сломанное окно, осевшая садовая дорожка – за всеми этими и многими другими вещами теперь стоял не Алекс, а она. Первое время он, на правах все еще мужа, пытался что-то делать в доме, но потом, встречая молчаливое, но упорное сопротивление со стороны Софии, оставил попытки помочь ей.
Именно поэтому выходные для Софии были хоть и небольшой, но отдушиной в полной забот жизни одинокой женщины. Иногда она отправлялась в город – побродить в парке, зайти в кино, выпить кофе в первой попавшейся кофейне. Еще чаще она оставалась дома: неспешно убиралась, доделывала необходимые по работе отчеты, принимала ванну. Если была хорошая погода – возилась в саду с клумбами.
Подруг у Софии не было. Точнее, они были, но с момента рождения Карины они как-то отсеялись, потому что не было им места в тесном мирке материнской любви. Сейчас, восемь лет спустя, София и была бы рада возобновить с ними общение, но за это время утекло столько воды, что они стали друг другу совершенно чужими людьми.
Допивая кофе, София проматывала в голове вчерашнюю ссору с Алексом и сегодняшний завтрак. И даже под дулом смерти она не призналась бы никому в том, что в этой смирившейся тишине она снова и в который раз поняла, что уход Алекса – ее вина.
То, что он начал отдаляться от нее, София поняла через год после рождения Карины. Но именно в это время подняла голову доселе дремавшая послеродовая депрессия. София все понимала, осознавала и даже боялась этого, но предпочитала плыть по течению, а не спасать отношения. Да и, честно сказать, не было у нее сил – ни физических, ни моральных, ни душевных, чтобы спасать кого-то или что-то. Каждый ее день начинался и заканчивался слезами, ночью она проваливалась в сон без сновидений, а днем ждала этого спасительного сна, разрываясь между дочерью, домашними хлопотами и желанием умереть.
Алекс помогал жене по мере сил, но карьера его шла в гору, поэтому он очень много времени проводил на работе. Софию это раздражало – ей тоже хотелось уходить каждое утро на работу, пить в перерывах кофе, болтать и смеяться с коллегами в курилке, а вечером приходить домой с горящими глазами и рассказывать последние новости и описывать свои успехи.
Но вместо этого ее каждый день ждал день сурка: бесконечные кастрюли, детские крики, игрушки, прогулки и стирка. Все это настолько осточертело Софии, что она была бы рада, если бы какой-нибудь случайный кирпич абсолютно случайно упал бы ей на голову.
Трепетная любовь к дочери таяла с каждым днем все быстрее. Бывали дни, когда она ненавидела это существо и ужасалась: зачем ей вообще нужно было рожать. Однажды, доведенная до отчаяния очередной истерикой дочери, София просто посадила ее на лавку в огромном торговом центре и пошла к выходу. Девочка сначала не ощутила никакого подвоха, но спустя минуту начала громко плакать и звать ее. София шла вперед с твердым намерением выйти из торгового комплекса как можно скорее. Но каждый следующий шаг давался ей все труднее, и когда кричащая дочь скрылась за спинами посетителей, сердце ее не выдержало. София резко развернулась и, расталкивая встречных людей, полетела к ней. Ничего не объяснив сгрудившимся вокруг людям, она схватила девочку в охапку и стремглав бросилась прочь от этого места. К счастью, это был один из самых страшных поступков, о нем она никому не рассказала – просто молча похоронила глубоко в себе и постаралась забыть о нем.
А Алекс с каждым днем становился все счастливее, будто не замечая, что София чахнет все сильнее. Скандалы стали происходить все чаще, недопонимание и недосказанность увеличивали и без того большую пропасть между ними. Уход Алекса был всего лишь закономерным и последовательным поступком после череды всего, что произошло между ними…
Допив кофе, София вымыла посуду и, не найдя себе других дел, прилегла на диван с книгой. Женский роман, который она начала читать несколько дней назад, показался ей плоским и неинтересным, но она из упрямства продиралась сквозь примитивный слог и плоские шутки. Иногда одну и ту же страницу ей приходилось перечитывать по несколько раз, потому что сознание ее снова и снова возвращалось к реальности.