Дом у реки
Шрифт:
– Ура, я пойду в школу, – ответила я и повисла на шее отца.
Через час папа попрощался со мной, пообещав вернуться через три дня, и отправился на дальнюю заимку.
Моё сердце безумно колотилось эти три дня. Мне казалось, что я даже отчитывала минуту до того дня, как вернется папа. Он вернется, и мы поедем устанавливать протезы, а потом мы переедем в райцентр, а мать Полина останется жить в этой избе. Мне не придется тогда слышать по ночам скрипа кровати и её стонов. Мы с папой будем жить вдвоем, и мы с ним будем дружной семьей…
Вечером я уснула раньше обычного. Мой сон нарушил легкий стук в дверь.
– Кто там? – спросила мать.
– Поля, открывай, это Николай, – услышала я голос ночного гостя.
– Родненький, ну наконец-то, а то я совсем извелась, – сказала мать.
– Да работы что-то поднавалилось. Ночью ограбили продуктовый магазин в Покровке, вот весь день местных жителей опрашивал. У меня сегодня ночная смена, смениться я должен завтра утром, так что до утра я только твой. Напарник, если что, подстрахует. Дуська спит?
– Да уже как час, наверно, – ответила мать. – Коля, что-то надо решать. Борис меня когда-нибудь до смерти забьет.
– А что решать? Что ты предлагаешь? – спросил дядя Коля-милиционер.
– Ну не знаю, ты же мужик, придумай что-нибудь,– сказала мать.
– Говори потише, а то Дуська услышит, – сказал дядя Коля.
Мать вняла его просьбе и стала говорить совсем тихо.
– Николай, я больше так не могу. Может, ты посадишь его в тюрьму? Я долго так не выдержу. Он из меня уже все соки выпил. Бьет каждый божий день, – сказала мать.
– Да тут с кондачка вопрос не решишь, – ответил дядя Коля.
– Коля, родненький, люблю я тебя и страдаю одна за это, – сказала мать.
– Да знаю я, Поля. Ты мне скажи, он на сколько ушел на заимку? – спросил дядя Коля.
– Сказал, что через три дня вернется, – ответила мать.
– Ты скажи, он водку с собой брал в этот раз? – спросил дядя Коля.
– Да, я заглядывала к нему в рюкзак. Он взял с собой шесть бутылок, – ответила мать.
– Сколько до дальней заимки? – спросил дядя Коля.
– Ну, километров десять – двенадцать, – ответила мать.
– Что там за изба, окна есть? – спросил дядя Коля.
– Нет, окон нет, просто сруб, печка ну и лежак, чтобы переспать, – ответила мать.
– Это хорошо. Печку он топит? – спросил дядя Коля.
– Конечно, морозы-то лютые, – ответила мать.
– Скажи, а на чердак выход из горницы есть? – спросил дядя Коля.
– Да насколько я помню, нет, – ответила мать.
– Хорошо, очень хорошо. Так, давай доставай водку, – сказал дядя Коля.
Они еще примерно полчаса сидели, пили водку и о чём-то тихо шептались. В эту ночь дядя Коля не остался ночевать в избе, а ушел. Мать какое-то время бродила по дому, потом в избе наступила тишина, и через какое-то время я услышала храп матери…
Три дня пролетели для меня незаметно, но отец не возвращался. Какая-то тревога закралась в мое сердце. Папа до этого сдерживал своё слово и всегда возвращался вовремя. Прошло еще два дня, но отец не возвращался. Мать Полина эти дни совсем со мной не разговаривала. Мне казалось, что она совсем забыла о моем существовании. Она не кормила меня и за эти дни ни разу не вынесла ведро с мочой, которое было уже полным. На шестой день в нашем доме появились какие-то люди. Они о чем-то долго разговаривали с матерью. Чуть позже к дому подъехала машина, из которой вынесли деревянный гроб, который ровно сутки простоял на улице на табуретках. Гроб был заколоченным. В течение этих суток в дом заходили как знакомые мне люди, так и незнакомые мне. Все они сочувствовали матери. Некоторые из них заходили ко мне в комнату и сочувственно мотали головами. Всё происходящие напоминало мне черно-белое кино без звуков. Из обрывков фраз людей я поняла, что папочка, мой папочка сгорел на дальней заимке. Люди сочувствовали матери и интересовались, как же она теперь одна будет поднимать меня на ноги.
«Нет, это неправда», – пронеслось у меня в голове. Это сон. Так не может быть. Сейчас этот сон закончится и вернется папочка. Он обязательно вернется, и мы с ним поедем за протезами. Боженька, если это так, то пусть сон закончится, я прошу тебя. Я сделаю всё, что ты хочешь. Хочешь, лучше забери мою жизнь, я же всё равно калека, а папочка пусть живет… Но сон оказался явью…
На следующий день гроб с телом отца погрузили на трактор, и похоронная процессия из нескольких человек отправилась на кладбище в райцентр. Я сидела возле окна и смотрела вслед удаляющейся процессии. Слезы градом текли по моим щекам. Папочка, мой любимый папочка, как же я теперь буду жить без тебя? Что меня ждет?..
Мать вернулась очень поздно. Было видно, что она изрядна пьяна. Молча зайдя в мою комнату, она за волосы стянула меня с кровати, затем скинула в угол мою постель.
– Отныне ты будешь спать на полу, – сказала мать. Она на минуту вышла из комнаты и вернулась с резиновым шлангом в руке.
– Мамочка, не надо, пожалуйста, – успела сказать я. В следующую секунду удары резинового шланга обрушились на меня. Она молча била меня по всем частям тела.
– Мама, ну пожалуйста, не надо! – кричала я.
Но её было не остановить. Она вошла в раж и била меня до тех пор, пока не устала. Затем она так же молча качающейся походкой пошла в свою комнату, и через десять минут я услышала её храп. Я ещё долго лежала в ночи и плакала в подушку, чтобы мать не услышала и не проснулась. Всё моё тело горело от её ударов. Когда в окно стали пробиваться первые лучики солнца, я уснула.
На следующий день ночью к матери приехал дядя Коля-милиционер. Они снова пили с матерью на кухне водку.
– Ты знаешь, Полина, мы теперь с тобой подельники, – сказал дядя Коля. – Твой-то Борис пытался вылезти из избы. Но я колом подпер дверь. Он орал, кричал, звал на помощь, а потом умолк.
– Николай, я этого никогда не забуду. Будь уверен, я твоя должница навек, – ответила мать.
– Да знаю я, Поля. Ладно, давай помянем раба божьего Бориса, – сказал дядя Коля.
– Ага, пусть горит в аду, паскуда, он из меня за последнее время все соки выпил. Спасибо тебе, Николай, – ответила мать.
После услышанного слезы ручьем потекли по моим щекам. Я накрыла свою голову подушкой и всю ночь прорыдала…
С этого дня в моей жизни всё поменялось. Пришла весна. Мать заставляла меня таскать воду из речки ведрами. Хотя речка была недалеко от нас, мне требовался час времени, чтобы дотащить до избы одно ведро воды. Иногда на полпути я опрокидывала ведро, и приходилось снова возвращаться к реке за ведром. А таких ведер каждый день требовалось пять. Поэтому я вставала с рассветом, чтобы к тому моменту, как мать проснется, в доме было бы хотя бы одно ведро воды. Если я не успевала принести к её подъёму одно ведро воды, мать брала резиновый шланг и избивала меня. Хорошо, если погода была хорошей, тогда таскать ведра было не так трудно. Но если на улице был дождь или грязь… То сделать это было очень трудно. По скользкому спуску я не раз скатывалась вниз к реке и фактически вгрызалась в грунт зубами, чтобы вытянуть ведро воды на бугор. Перепачкавшись грязью, я втаскивала ведро в избу, и мать избивала меня резиновым шлангом за то, что я пачкаю пол в избе и пачкаю свою одежду. Со временем мать перестала меня звать к столу, чтобы поесть. Она просто брала миску и подставляла её к моему лежаку. Первое время она клала рядом с миской ложку, чтобы я могла вставлять её в кожаный браслет и есть как человек, а не животное. Но когда ремень порвался, ложку она перестала мне давать, и мне приходилось лакать из миски как собака. Всё чаще к нам в дом стали приходить разные мужчины. Они обычно приносили водку, и мать охотно оставляла их ночевать в избе. По ночам скрип от кровати и стоны матери не давали мне уснуть порой до утра. Уже несколько раз незнакомый дядька ночью, когда мать засыпала, заходил комнате в комнату, садился рядом с моим лежаком и гладил меня. Мне было очень страшно, но позвать на помощь мать я не могла. Если первое время этот пьяный дядька гладил меня по волосам, то со временем он стал гладить меня всю. Я сжимала свои обрубки, тихо просила его, чтобы он меня не трогал, но его это только заводило. И так продолжалось часами, пока мать спала. В эти моменты я просила у бога лишь одного: чтобы наступило поскорее утро. Несколько раз к нам в избу приезжала из города тетенька, которая называла себя соцработником. Она задавала мне вопросы, на которые я отвечала. Перед тем как приехать этой тетеньке, мать говорили мне, что и как я должна ей отвечать. Мать стелила мне кровать и убирала из моей комнаты помойное ведро. Рядом с кроватью она укладывала игрушки и одевала меня в чистые вещи. Я очень боялась мать и поэтому говорила лишь то, что приказывала мать…