Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

И Веретенников как бы за разъяснением обернулся к Ольге Александровне. Та, глядя на старика, покачала с укором своей царственной головой.

— Наш директор школы в Спасском, Сергей Алексеевич Самосуд, — сказала она знакомя. — Это недалеко от нас, километров двадцать… Тоже, как и я, старожил здешних мест. И знакомьтесь, пожалуйста, дальше…

В комнате находился еще один человек; он встал при появлении хозяйки с новыми постояльцами и стоял в дальнем углу у своей койки. Был он лет тридцати, высок, красновато-черен от загара, светловолос; пиджак был накинут у него на голые плечи, и он обеими руками изнутри стягивал его на себе, застенчиво улыбаясь.

— Наш гость, товарищ с Запада, — представила его Ольга Александровна. — С другими нашими гостями вы тоже, конечно, познакомитесь.

— Войцех

Осенка, — глуховатым тенором проговорил этот товарищ и поклонился, удерживая за лацканы пиджак, чтобы не соскользнул. — Пшепрашам [1] пани, что я в таком выгленде [2]

Кажется, он занят был ремонтом своей рубашки — пришивал пуговицу, когда сюда вошли.

Ольга Александровна опять заволновалась и заспешила:

1

Простите (польск.).

2

Виде (польск.).

— Есть какие-нибудь новости? — Это относилось к старому учителю. — Я даже не видела, как вы вернулись… Вы потом зайдете ко мне? Пожалуйста, Сергей Алексеевич!

— Ничего решительно, — ответил он. — На Шипке все спокойно.

— Но вы еще не уезжаете, вы остаетесь? — спросила она.

— Еще успею вам надоесть. У арабов есть пословица: гость дорог человеку, как дыхание, но если дыхание войдет и не выйдет… — И старик сам заранее хохотнул, он вообще, по-видимому, был веселого нрава.

— Да, да, я слышала это от вас тысячу раз: «…если дыхание не выйдет — человек умирает», — сказала Ольга Александровна. — Маша тоже волнуется, вы просто не щадите нас.

— Полноте, полноте, — сказал Сергей Алексеевич.

— Я не видела, и когда вы уходили… Вы словно нарочно… — жаловалась она. — И совершенно напрасно: Маша слышала и сказала мне, что вы ушли. Она в курсе всего, что в доме, вы же знаете.

— От Марьи Александровны секретов быть не может, — согласился он.

— Но вы еще не уезжаете?

Он повертел головой:

— Сегодня я еще у вас.

— Вы потом зайдете к нам?

— Буду с полным докладом.

Они разговаривали о своем, очень важном, должно быть, для них. А в том, как они разговаривали и как смотрели друг на друга, был и еще один диалог:

«Не скрывайте ничего от меня, — просила она. — Что нам всем грозит? Что грозит вам?» И он отвечал: «Не тревожьтесь. У меня есть что-то хорошее для вас… Со мной тоже все благополучно».

— Простите! — спохватилась Ольга Александровна, вспомнив, что тут есть и посторонние. — Занимайте, пожалуйста, товарищи, свободные кровати.

Она опустилась на стул, точно силы вдруг покинули ее, но тут же встала и пошла с откинутой горделиво головой.

2

Как это было ни странно, но все телесно-изнурительное, порой почти непереносимое, что выпало нынче на долю Виктора Константиновича, — эти нескончаемые учения и марши, ночевки на голой земле, на сырой соломе, этот его твердо набитый мешок с выпирающими запасными обоймами, равномерно при ходьбе толкавший в спину, винтовка, натрудившая плечо и тяжелевшая с каждым километром, вонь пропотевших портянок, стертые до волдырей ступни, караулы, посты, наряды, опять посты, опять наряды — все это помогало ему держаться, заглушало тоску и тайный страх. И наоборот, то участливое и великодушное, что тоже было в его солдатской жизни: вечерние на привале расспросы товарищей о семье, о жене, милосердная забота сандружинницы о его настрадавшихся ногах, сочувствие молоденького отделенного командира, который на долгом переходе забирал у него винтовку и вскидывал себе на плечо, кружка, молока, что наливала ему, случалось, в попутной деревеньке жалостливая хозяйка, — все истинно доброе растравляло его душевную боль. Виктор Константинович сильнее начинал чувствовать и прелесть, и слабость, и красоту, и обреченность доброго, человечного мира. Обреченность — вот что обессмысливало все жертвы!

…Это началось у Виктора Константиновича еще задолго до войны: в какую-то невеселую пору своей жизни он задумался над удивительной живучестью зла. Люди, лучшие из людей, на протяжении веков боролись со злом, изобличали его, проклинали, изгоняли, а оно лишь меняло обличье, обнаруживая неукротимую волю к распространению. Простая логика голосовала за общность человеческих интересов, но, вопреки логике — и это вызывало болезненное недоумение, — зло продолжало наступать: не прекращались войны и завоевания, сильные угнетали слабых, целые народы уничтожались или погибали в рабстве. Формы насилия непрерывно совершенствовались, и даже наука служила им: Джордано Бруно сожгли на костре, Сакко и Ванцетти обуглились на электрическом стуле… И Виктор Константинович лишь из инстинкта душевного самосохранения противился еще некоторое время этим мыслям; среди близких людей он даже прослыл оптимистом и всеобщим утешителем. Но больше, чем другие, он сам, книжник и немного поэт для себя и для друзей, со своим детством в благополучной семье, где все оберегали друг друга, любимец матери, передавшей его из рук в руки заботливой жене, — сам нуждался в утешении, в этой искусно поддерживаемой, приятно теплой душевной температуре.

Истомин и точно был отзывчив, а вернее, обладал достаточным воображением, чтобы понять чужую беду. Но он знал о себе и то, что у него никогда не хватало духу даже на самооборону; он уступал и в своей собственной беде. Сколько он себя помнил, он всегда чего-нибудь боялся: родительского неудовольствия, резкого слова, ссоры, огорчения, обиды — он всегда слишком боялся несчастья, и это, собственно, и сделало его несчастливым. И хотя всегда находились какие-то внешние пристойные объяснения его уступчивости, он-то сам сознавал, что истинная ее причина заключалась в одном и том же: он переживал свое поражение еще до того, как оно случалось, а пережив его, было уже нетрудно смириться с ним.

Еще в юности Истомина поразила смерть младшей сестры, двенадцатилетней умницы и красоточки, заболевшей мучительной и неизлечимой болезнью; до последней минуты он уверял всех в ее скором выздоровлении, споря внутренне с дикой несправедливостью совершавшегося. Эта несправедливость проявлялась не только в неразумной природе с ее безучастными к людям законами, но и в отношении разумных существ друг к другу. Иногда Истомину казалось, что в самом человеке имеется какой-то дефект, губительное несовершенство. Детям часто доставляло непостижимое удовольствие мучить животных, мальчишки стреляли из рогаток в воробьев, обливали кипятком кошек. Легко накапливались жестокие примеры: кто-то убил из ревности жену, кто-то оклеветал из зависти лучшего друга. И какой же поистине беспомощной оказывалась доверчивость перед предательством, невиновность перед подозрительностью!

Постепенно Виктор Константинович стал отстраняться от всего, что грозило непосредственным столкновением с жестокостями жизни; он замкнулся и растерял друзей. Свободной от зла оставалась как будто одна только поэзия — эта вымышленная, призрачная страна, в которой если и происходили катастрофы, то условные, облагороженные; великая поэзия обладала могуществом превращать воду в вино, траур — в нарядную одежду и слезы — в бриллианты. Виктор Константинович сделался частым посетителем букинистических лавок, отыскивая там полузабытых поэтов пушкинской плеяды — предмет своей ученой диссертации; в бессонницу он перечитывал своих любимых: Леопарди, Бодлера, Шелли, Анненского, Рильке, пока рядом тихо посапывала во сне жена. Но утром действительность снова громкими голосами заявляла о себе, и туман поэзии рассеивался. Виктор Константинович быстро стал стареть, и сам замечал это. В студенческой молодости женщины говорили ему, что он похож на Александра Блока: такое же удлиненное лицо, такой же высокий лоб, такие же очень светлые глаза. И, гордясь втайне этим сходством, он и свои волосы устроил «по-блоковски» — полувоздушным ежиком. Невесть от чего, они рано начали седеть, а в походке у него появилась стариковская неуверенность.

Поделиться:
Популярные книги

Ваше Сиятельство 3

Моури Эрли
3. Ваше Сиятельство
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Ваше Сиятельство 3

Сиротка 4

Первухин Андрей Евгеньевич
4. Сиротка
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
6.00
рейтинг книги
Сиротка 4

Последний попаданец 5

Зубов Константин
5. Последний попаданец
Фантастика:
юмористическая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Последний попаданец 5

Неудержимый. Книга XV

Боярский Андрей
15. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XV

Мимик нового Мира 6

Северный Лис
5. Мимик!
Фантастика:
юмористическая фантастика
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Мимик нового Мира 6

Неудержимый. Книга XII

Боярский Андрей
12. Неудержимый
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Неудержимый. Книга XII

Шипучка для Сухого

Зайцева Мария
Любовные романы:
современные любовные романы
8.29
рейтинг книги
Шипучка для Сухого

Убийца

Бубела Олег Николаевич
3. Совсем не герой
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
9.26
рейтинг книги
Убийца

Попытка возврата. Тетралогия

Конюшевский Владислав Николаевич
Попытка возврата
Фантастика:
альтернативная история
9.26
рейтинг книги
Попытка возврата. Тетралогия

Таблеточку, Ваше Темнейшество?

Алая Лира
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.30
рейтинг книги
Таблеточку, Ваше Темнейшество?

Камень. Книга вторая

Минин Станислав
2. Камень
Фантастика:
фэнтези
8.52
рейтинг книги
Камень. Книга вторая

Вернуть невесту. Ловушка для попаданки 2

Ардова Алиса
2. Вернуть невесту
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
7.88
рейтинг книги
Вернуть невесту. Ловушка для попаданки 2

Ученичество. Книга 1

Понарошку Евгений
1. Государственный маг
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Ученичество. Книга 1

Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце

Лесневская Вероника
2. Суровые отцы
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце