Дом забытых кошмаров
Шрифт:
– Где? – Вопрос напряг. Лучше бы спросил, где и когда она не пугалась.
– Вчера в библиотеке. Увидела чего?
Смиля молчала. Смотрела на Эрика и поджимала губы, чтобы ничего лишнего с них не сорвалось.
– Ну, вот и ты… – Эрик тяжело вздохнул. – Верка тоже не рассказывает.
И вышел. Без объяснений. Без тронной речи и прощальных слов.
Хлопнула дверь. Сквозняком потянуло по ногам. Смиля стояла в коридоре и озадаченно смотрела, как покачивается около зеркала в прихожей колокольчик из толстых полых трубочек. И до того засмотрелась – не сразу поняла, что давно уже слышит совершенно неуместный для их квартиры звук. Кто-то играл в мячик. Увесистый такой мячик. Он мелко прыгал по полу, выстукивая по паркету тяжелую дробь. И по ковру – тоже дробь.
Дыхание сбилось. Смиля поймала себя на том, что боится оглянуться. Пока стоишь и смотришь на колокольчик – ничего. Стоит шевельнуться – появится. Задышит в затылок, просверлит макушку взглядом. Кто? Да хоть кто!
«Ходит кто-то», – всплыли в памяти слова.
А ведь и правда не прыжки. Топоток. Кто-то двигался по комнате мелкими перебежками. Уверенно. Почему-то представилась лошадь, вышагивающая на задних копытах. Смиля сама не поняла, откуда взялся этот образ.
На всякий случай позвала:
– Мама!
Топоток прекратился. «Пришел», – догадалась Смиля.
– Чего? – с заметным опозданием отозвалась мама.
– Ничего, – дернула плечом Смиля. – А что она могла сказать? Что у нее в комнате лошадь чечетку бьет?
Образ лошади убил тревогу, оставив влажную слабость в теле. Чего-то у нее сегодня с фантазией не того… слишком буйная. Кофе с утра перепила, вот и чудится разное. Хотя какое кофе? Она еще не завтракала.
Лошади, конечно, не было. Здесь вообще никого не было. Может, за окном? Распластался там по стене, человек-паук недоделанный!
Дверной звонок заставил подпрыгнуть, зачем-то схватиться за стул, а потом его еще и уронить. Снова мама поторопилась. Дверь распахнула, гостя впустила.
– Добрый день! – соловьем пел Гера. Мало что по-гусарски каблуками не щелкнул и к ручке маминой не приложился. – Мне бы со Смиляной повидаться.
И оттуда только такие слова знает? Он ведь книжек в жизни не читал.
– Да, если она свободна, – опешила мама. – У нее был гость.
– Сейчас мы этого гостя…
Смиля успела представить напряженное злое лицо Генриха, а потом он и сам появился. Точно с таким выражением лица, какое она себе нарисовала.
– Где он?
И вылетел из пещеры страшный Змей о трех головах, из ноздрей пар валит, из пасти огонь пышет.
Смиля попыталась улыбнуться приветливо.
– Ушел! Или не пришел. Ты о ком?
– Конкурентов не потерплю!
Или это они все вместе газом надышались? Чего на одного Эрика валить? Вместе вчера были: и в библиотеке, и в Доме.
Смиля потянулась к молоку и стала пить прямо из пакета, из разреза.
– Проголодалась? – сразу смягчился Гера.
Смиля кивнула.
– Это хорошо, – благодушничал Гера.
Смиля кивнула.
– Люблю, когда у девушек хороший аппетит.
Смиля подавилась.
– Влюбился, что ли? – перешла она сразу к делу.
– Ну, – расплылся в глупой улыбке Гера. – Все взаимно.
И на свет появился мятый листок бумаги. Его мало что не пожевали, но в кулаке потискали изрядно.
– Кому взаимно?
Хотелось прочитать, но что-то останавливало. Щенок в душе выл и рвался на свободу. Генрих, угадывая ее желания, сам расправил письмо, сунул Смиле под нос.
Это был ее почерк. Ее наклон, ее точки в месте соединения с «л».
«Люблю. Очень за тебя вчера волновалась!»
Без подписи. Но и так, без дешифратора понятно, – писала она.
Щенок в душе тявкнул, мазнул хвостом. Что-то смутное стало вспоминаться. Лист бумаги, ручка, резкие движения. Зачеркивала. Несколько раз рвала.
Смиля вздрогнула. Воспоминания уплыли, оставив после себя пустоту. Не было ничего. Не писала она таких глупых записок. Ну да, когда Ворон свои кульбиты устраивал, пару раз ойкнула, два раза вскрикнула. Но это еще не повод признаваться в любви. Сам написал?
Смиля поглядела на довольную физиономию Генриха. В принципе он мог. Его идиотский слог. Но подделать почерк? Да и зачем нарываться? Стоит Смиле пожаловаться Эрику… Нет, лучше Матвею. О! Защитников – легион!
А Гера стоял, ждал похвал, фанфар, хвалебных отзывов, бурных изъявлений чувств – короче, надеялся на что-то.
– Ну, супер, – выдавила из себя Смиля. – Дальше что?
– Встречаться давай. Я согласен.
– А мне уже Янус встречаться предложил.
На Геру посмотрела исподлобья. Вроде в драку кидаться не спешил.
– Ну и что. Ты же его послала? Чего сегодня делаешь-то?
Смиля еще немного отпила из пакета. Прислушалась к себе. Как дает о себе знать отравление ядовитыми газами? С глюками она уже разобралась. А в организме что? Головокружение? Бурчит в животе? Учащенное сердцебиение?
И тут она вдруг вспомнила про блюдце.
Сунув пакет в руки Геры, полезла под стол.
– Это ты чего? – забеспокоился кавалер.
– Знаешь, – забормотала она из своего «подземелья», – ты пока иди, я тебе позвоню.
Молока не было. Она вертела в руке тарелочку, надеясь найти трещинку, через которую все вытекло. Потрогала пол. Чисто. Сухо. И в блюдечке – сухо. Смиля сдержалась, чтобы не лизнуть, проверить, а было ли молоко. Вдруг молоко ей тоже показалось, как и письмо. Замкнутое пространство стало давить, и она вылезла из-под стола. Отобрала у Ворона пакет, отпила. Если молоко в комнате, значит, и Эрик его в блюдце наливал. Связь прямая, но бездоказательная.
– Ты чего такая?
– Какая? – Смиля потрогала лицо. Все ли на месте? Вроде бы все. Заметных сдвигов не отмечалось.