Дома костей
Шрифт:
Сунув руку в карман, она вытащила две половинки резной деревянной ложки любви. Гарет ахнул.
– Потом, – пообещала она. – Сначала мне надо кое-что рассказать тебе.
На следующий день Эллис отправился к Эйнону.
Его богатый дом был разорен, окна разбиты, сад перерыт.
Эллис прошел в кабинет Эйнона и застал того за письменным столом – глаза запали, волосы взлохмачены. Похоже, Эйнон не спал несколько суток.
– Ты?! – спросил он. – Что еще тебе
– Ах да, – откликнулся Эллис. – Я же шпион. Совсем забыл.
Эйнон нахмурился, глядя на него.
Эллис его не боялся. Ни его недовольства, ни власти. А если слух об этом разговоре дойдет до Каэр-Аберхена… что ж, даже это его не слишком беспокоило. Его улыбка стала хищной, пальцы побарабанили по дубовому столу.
– Ты простишь семье Адерин долги, – заявил Эллис.
Эйнон издал презрительный смешок:
– Да ну?
– Именно, – подтвердил Эллис. – Так и сделаешь.
– Не вижу…
– Ты не только алчный и скупой мерзавец, – продолжал Эллис, – вдобавок ты не слишком умен. Иначе ты остерегся бы угрожать мне. – Он придвинулся ближе. – Ты обвинил меня в шпионаже в пользу князя. Потом ты мне угрожал. Вот что я тебе скажу: если твоей целью было задобрить князя, в выборе способа ты жестоко ошибся. – Он выпрямился и прошелся по кабинету. Оглядел разбросанные свитки, разбитую бутылку вина, сваленные на пол книги.
Лицо Эйнона приобрело оттенок бледной поганки.
– Я… я никогда… – запинаясь, начал он.
Эллис улыбнулся шире:
– Как бы не так! Вот о чем я непременно сообщу князю в письме, и не в одном. Видишь ли, он ко мне привязан.
Дыхание Эйнона участилось, казалось, он вот-вот лишится чувств – или запустит чем-нибудь в голову Эллиса.
– Чего ты хочешь? – выговорил он.
Эллис обернулся к нему:
– Вот чего: ты простишь долги семье Рин. Да, и еще рудник – ты должен открыть его.
С минуту Эйнон обескураженно молчал, потом отозвался:
– Этот рудник… Нельзя его открыть… мы потеряли там людей…
– Мертвецы больше не представляют опасности, – напомнил Эллис. – Мы об этом позаботились. Ведь в этом было затруднение, да? То самое, о котором ты ни словом не упоминал князю. Только твердил, что туннель обрушился, но все дело было в мертвецах. А ты не мог сказать об этом князю, потому что тогда тебя приняли бы за сумасшедшего. Так вот, мертвецов больше нет. И обрушился лишь один туннель, остальные целы. Я сам прошел там.
Еле заметная гримаса алчности мелькнула на лице Эйнона, прежде чем он успел подавить ее.
– Это не ради тебя, – счел нужным пояснить Эллис. – Даже не вздумай считать иначе. Открытие рудника снова оживит торговлю в Колбрене. Появится и работа, и деньги, и почти все они достанутся жителям деревни. – Он понизил голос. – Не смей больше отнимать у них то, что принадлежит им по праву.
– А если я откажусь? – спросил Эйнон.
– Тогда, – по-прежнему улыбаясь, ответил Эллис, – я вернусь в Каэр-Аберхен с увлекательной историей о местном князьке, который подверг свою деревню опасности – не доложил вовремя о проклятии, разобрал железную изгородь, оберегающую от этого проклятия, вдобавок набивал карманы деньгами, предназначенными для казны кантрева. – Он закивал Эйнону в подтверждение своих слов. – Ну что, мы договорились?
Взгляд Эйнона заметался из стороны в сторону, словно в поисках выхода.
Но его, конечно, не было.
Эйнон задвигал челюстью так натужно, что Эллис услышал скрип мышц и костей.
– Ладно, – выдавил из себя Эйнон.
– Только не надо делать вид, будто это тебе в тягость, – сказал Эллис. – Рудник тебя озолотит. А остальная деревня… тоже будет жить лучше.
Он повернулся, чтобы уйти, но Эйнон окликнул его:
– Ты так и не сказал мне, как твоя фамилия.
Эллис оглянулся через плечо.
Ответ слетел с его губ легко – и на этот раз безболезненно:
– А я не знаю. И это совершенно не важно.
Эллис провел с семьей Рин неделю.
Он помогал по дому – подметал пол, стряпал вместе с Кери, занимался стиркой вместе с Гаретом. Порой Рин заставала его в моменты задумчивости, когда он считал, что за ним никто не наблюдает. Он касался своих волос, падающих на лоб, отводил их, заправляя за ухо тем же движением, что и дом костей. В нем чувствовалась непривычная отчужденность, которой раньше не было, и вместе с ней уверенность.
За стол они садились все вместе. Как и ходили на кладбище, и он слушал рассказы Рин о том, под каким холмиком похоронены ее дед и бабушка. Он слушал, и они, переплетая пальцы, уходили гулять по лесным опушкам.
– Как твое плечо? – спросила она. – Я же знаю, наши кровати не назовешь удобными.
Он слабо улыбнулся:
– Болит. Как всегда. Но если я к чему-то и притерпелся за свою жизнь, так это к боли. – Он протяжно вздохнул: – Часть денег я потратил, чтобы купить ивовой коры, но свою плату ты получишь.
– Плату? – растерялась она.
– За то, что была моим проводником в горах. – Он кивнул в сторону леса. – Мы ведь договорились, что я заплачу тебе.
Она толкнула его в здоровое плечо:
– Ой, прекрати.
– Ты, помнится, говорила, что обыщешь меня и заберешь все ценное, если я погибну во время похода.
– Но ведь мы оба выжили. – Она слегка улыбнулась. – По-моему, вопрос с оплатой улажен. – Ее улыбка угасла. – А почему ты вдруг заговорил об этом?
– Да я все думаю. О том, что будет потом.