Домашний фронт
Шрифт:
Ей все равно. Теперь все равно. Чего стоит такая любовь? Джолин медленно повернулась и посмотрела в глаза мужу.
— Возвращайся домой и позаботься о наших детях, Майкл. Пожалуйста. — Голос у нее дрогнул. — Пожалуйста. Ты им нужен. Мне нет.
— Джолин…
— Уезжай, Майкл. Скоро я буду дома. Меня готовят к выписке. Ты сам знаешь. Все равно тебе не разрешат лететь со мной, так что возвращайся. Позаботься о детях. Это единственное, чем ты можешь мне помочь.
— Ладно, — медленно произнес он, словно понимая, что не должен соглашаться, и одновременно
— Мне повезло, — прошептала она и закрыла глаза.
Во время долгого полета домой Майкл убеждал себя, что исполняет просьбу Джо, и случались моменты, когда это ему удавалось. Но большую часть времени истина со своей ясностью представала перед ним: он бежит, как бежал после смерти отца. Это был его недостаток — ужасный и уродливый, словно фиолетовое родимое пятно на лице. Он не мог видеть, как страдают любимые люди.
Но хуже стыда было чувство вины. Майкл не мог не думать о том, что это он во всем виноват. Он разбил сердце Джолин необдуманными словами и отправил воевать, а сам кипел праведным гневом и винил ее за неразумный выбор.
Теперь он был готов все отдать, лишь бы вернуть назад тот вечер, когда сам все разрушил. Может, проводи он ее на войну словами любви, Джолин вернулась бы целой и невредимой? Может, это придало бы ей сил? Может, она отвернула бы вертолет на долю секунды раньше?
Майкл знал ответ на эти вопросы: нет. Джолин первоклассный пилот, и если несчастливое детство ее чему-то научило, то необходимости преодолевать боль и идти дальше.
Он почти дома. Когда паром причалил к острову Бейнбридж, Майкл проехал по мосту Агат-Пасс мимо прилавков — пустых до Рождества, когда они превратятся в елочный базар — через красивый, как на открытке, городок Поулсбо.
На палатке с книгами он увидел первый плакат: ДЖОЛИН ЗАРКАДЕС И ТЭМИ ФЛИНН, МЫ МОЛИМСЯ ЗА ВАС. ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, МЫ ВАС ЖДЕМ.
Похожие плакаты были развешаны повсюду, а большие желтые ленты украшали телефонные столбы, перила террас и заборы.
За городом желтые ленты не исчезли; они были на почтовых ящиках, дверях домов и яблонях с пожелтевшими листьями.
Подъехав к дому, Майкл увидел, что забор тоже украшен лентами. Полотнище флага на крыльце безжизненно повисло — вечер был безветренным. На земле под одним из столбиков забора лежали букеты, как на могиле; лепестки цветов уже засыхали.
Заехав в гараж, Майкл долго сидел в темноте, один. Потом вздохнул и наконец вошел в дом.
Мать сидела у камина, где горел жаркий огонь. Мила посмотрела на сына через инкрустированные блестящими камешками очки для чтения. Она отложила книгу, встала и раскрыла объятия.
Только оказавшись в объятиях матери, Майкл осознал, как нужна ему ее поддержка.
— Расскажи мне все. — Мила усадила сына на диван.
— Нужно было подождать врача, но ты же знаешь, что у меня всегда не хватает терпения, — начал Майкл, ничего не скрывая, и закончил словами: — Она просила меня вернуться и приготовить дом — и девочек —
— Ты не должен был ее оставлять, — сказала Мила.
— Ты же сама сказала, чтобы я ее слушал, делал то, что она скажет.
— Майкл… — Мила покачала головой.
— Знаю. — Он провел рукой по волосам и вздохнул: — Она меня выставила.
Мать прищелкнула языком — этот звук ему был хорошо знаком.
— Мужчины глупы. Извини, но это правда. Если Джолин говорит: «Пожалуйста, уезжай», это вовсе не значит, что она этого действительно хочет.
— Я не умею читать мысли.
— Точно.
— Не стоит продолжать этот разговор. Мне и так хреново. А ты делаешь только хуже.
Мила пристально посмотрела на него.
— Твоя жена в Германии, раненная и напуганная, а ты бросил ее там одну — горевать по погибшим товарищам и волноваться за подругу. Что может быть хуже, Майкл?
— Я не знаю, что делать, мама. Такие вещи мне всегда плохо давались.
— Ты вот что сделаешь, Майкл. Пойдешь наверх и расскажешь детям об их матери. Будешь обнимать и утешать их, а потом подготовишь семью — и дом — к возвращению жены. И больше не повторишь этой ошибки. Когда ты в следующий раз посмотришь на Джолин — на всю, Майкл, даже на то, чего больше нет? — ты скажешь, что любишь ее. Ты ведь ее любишь, правда?
— Люблю. Только она мне не поверит. По крайней мере теперь.
— А кто бы поверил? Ты вел себя глупо. И тебе придется забыть о гордости и убедить Джолин… а возможно, и себя. Это нелегко. — Она похлопала его по колену. — А теперь иди наверх и скажи девочкам, что их мать возвращается с войны.
— Они не спят?
— Они ждут тебя.
Майкл вздохнул, чувствуя, как вдруг навалились усталость и груз нового бремени, которые ему, похоже, предстоит нести одному. Он наклонился, поцеловал мать в щеку и пошел к лестнице.
У двери в спальню Бетси он остановился, собираясь с духом. Потом постучал и вошел в комнату. Девочки сидели на полу и играли в какую-то игру.
Майкл сел между ними. Лулу мгновенно забралась ему на колени, обняла за шею и откинулась назад, как фигуристка, которую надежно поддерживает партнер.
— Привет, папочка!
— Как она? — осторожно спросила Бетси.
Лулу подпрыгивала у него на коленях.
— Поиграешь со мной?
— Папа? — повторила Бетси. — Как мама?
Майкл набрал полную грудь воздуха.
— Она потеряла ногу.
Лулу замерла.
— Где потеряла?
— Ее отрезали, дура! — Бетси отползла назад и встала.
— Что? — вскрикнула Лулу.
— Бетси, — резко сказал Майкл, — не пугай сестру. Мама поправится, просто она лишилась части ноги. Она сможет ходить… Но какое-то время ей понадобится наша помощь. Через три дня она будет дома.
— Мама потеряла ногу, Тэми в коме, но все будет хорошо. У нас все будет хорошо, как раньше. — Голос Бетси задрожал. Она подбежала к двери и рывком распахнула ее. — Вы с мамой обманщики! — крикнула она, вытирая слезы. Потом выбежала из комнаты и с силой захлопнула дверь.