Домашняя дипломатия, или Как установить отношения между родителями и детьми
Шрифт:
Конечно, от комплексов и внутренних голосов человека спасает присутствие импульсивного радикала в психике. Благодаря этой составляющей ему категорически наплевать на чужое мнение. Но у некоторых, менее везучих жертв в мозгу звучит несмолкаемый монолог, полный нелестных высказываний и желчных изречений. Причем воображаемый голос «внутреннего экзаменатора» нередко имитирует тембр вполне реальной личности – той самой, которая некогда способствовала формированию комплекса. То есть тембр «внешнего экзаменатора». И как тут, спрашивается, не зациклиться на своих недостатках, когда круглые сутки слышится: ты мало получаешь, ты лысеешь, у тебя отсутствует обаяние, ты бездарность, ты недотепа – и многое в том же роде. Больной, подпавший под влияние проклятого брюзги, мнимого или настоящего, мечтает лишь о том, чтобы удовлетворить «экзаменатора», добиться его одобрения, похвалы, уважения и признания. Напрасный труд! «Экзаменатор» тем и отличается, что
Единственный способ столковаться с «экзаменатором» — избавиться от него. С помощью специалиста или без – это уж как получится. И установить свой собственный, приватный, так сказать, контроль над самооценкой, насколько это возможно. Естественно, такие вещи происходят постепенно. Первый этап – избавление от «внешнего экзаменатора». Друг, сват, брат – неважно. Пусть катится ко всем чертям. В процессе посылания «главного оценщика» вдаль лучше всего плавно перейти ко второму этапу: к отчуждению от посторонних высказываний.
Ведь большинство людей почему–то считает вполне приемлемым, чтобы их самооценка контролировалась извне. Надо, мол, обрести достойную компанию, в которой тебя примут как родного и пригреют на груди. Вот тогда–то самоощущение взлетит прямиком в стратосферу, неумолчный ворчун, окопавшийся в черепной коробке, наконец заткнется и дальнейшая жизнь будет чрезвычайно хороша. И все – благодаря тонко чувствующему окружению, которое сможет оценить тебя по достоинству. Фигушки! Внешний контроль – залог не столько стабильности, сколько зависимости. Эпоха построения социализма наглядно доказала, что стабильность и зависимость – далеко не одно и то же. При отсутствии личного участия в контроле над самоощущением стабильной может оказаться только депрессия. Поэтому к критикам надо относиться без внимания. Что бы вам ни говорили насчет самосовершенствования, которому якобы служит критика. Самосовершенствование произрастает на другой почве. А критика… Сейчас мы расскажем, какая субстанция служит ей удобрением.
Зачем Яго подставил Дездемону?
Вот интересно, что было бы с «Ревизором», если бы Гоголь послушался критика Сенковского? Того, который в своем «разборе полетов» присоветовал ввести в пьесу «еще одно женское лицо»: «Оставаясь дней десять без дела в маленьком городишке, Хлестаков мог бы приволокнуться за какою–нибудь уездной барышней, приятельницею или неприятельницею дочери городничего, и возбудить в ней нежное чувство, которое разлило бы интерес на всю пьесу». Сенковский всерьез полагал, что произведению не хватает «забавных черт соперничества двух провинциальных барышень» и великодушно передал «эту мысль благоуважению автора, который без сомнения захочет усовершенствовать свою первую пиесу»[44]. К счастью, Гоголь не захотел. Он был раздражен и оглушен: кроме первых критических (а если быть откровенным, то кретинических) статей, писателя погребла лавина не менее идиотских устных отзывов. «Все против меня. Чиновники пожилые и почтенные кричат, что для меня нет ничего святого, когда я дерзнул так говорить о служащих людях. Полицейские против меня, купцы против меня, литераторы против меня… Теперь я вижу, что значит быть комическим писателем. Малейший признак истины – и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия»[45]. А вскоре Гоголь впал в то самое состояние, которого, кажется, и добивается неконструктивная критика, долбя автору башку и самоутверждаясь на его костях посредством половецких плясок: «Чувствую, что теперь не доставит мне Москва спокойствия… Еду за границу, там размыкаю ту тоску, которую наносят мне ежедневно мои соотечественники»[46]. И не стал больше слушать ничьих благоглупостей, переданных его «благоуважению», а уехал в чрезвычайно скверном расположении духа.
Если следовать критике такого рода, «Ревизор» моментально превращается в банальный водевиль, а талант — в пошляка. Поэтому различайте критиков и «экзаменаторов». Вторые преобладают. Им необходимо на ком–нибудь разрядить свои агрессивные аффекты. Неординарные личности – это любимая дичь «экзаменатора», прямо деликатес. Тем более, что оригиналы, не желающие подчиняться установленным канонам, а также стереотипам определенного жанра – водевиля, например, — страшно раздражают всех, а не только профессиональных критиков, уважаемую публику или коллег по работе. Особенно молодые оригиналы. Те, кто постарше, уже нашел себе единомышленников или отгородился от внешнего прессинга мощной скорлупой равнодушия. Или демонстративного равнодушия. Ведь пока человек дергается, пытается что–то менять в себе или в других, бурно реагирует на нелицеприятные высказывания – его Сенчковские в покое не оставят. Причем отнюдь не все будут так великодушны и корректны по форме. Многие станут просто гавкать и кусаться. Поэтому неконструктивные критики
Вот почему молодые люди, талантливые, но еще не адаптировавшиеся в агрессивной социальной среде, обращаются за помощью именно к ним, к своим «экзаменатором». И сами не замечают, как мнимый доброжелатель начинает их подавлять и поглощать. Предупреждаем всех, кто вольно или невольно нарушает установки, догмы и каноны научные или творческие: будьте осторожнее с выбором друзей, покровителей и помощников. Глядите в оба, кому доверяете свои помыслы и свою самооценку. А то съедят и на костях поваляются.
Родители, как вы понимаете, тоже бывают склонны к неадекватной оценке и неконструктивной критике. От них иной раз такое услышишь – куда там Гюрзе по имени Яна. Скорее всего, это страх выражает себя в форме агрессии. Или папу/маму распалила общая атмосфера нелицеприятного отношения.
Не каждый родитель стоит горой за свое чадо. Некоторые по натуре своей перебежчики.
Заведет какая–нибудь внучатая тетка беседу на тему «Что–то твоя дочка долго замуж не выходит» или «Что–то твой сынок мало зарабатывает» – и готово дело! Они уже трещат в унисон, как сороки на завалинке. Родитель (но чаще родительница) без всякой оглядки выдает секреты своего ребенка и ругает его на все корки. Ну, и вторая сплетница не отстает. В конечном итоге обе так распалятся, что предмет беседы, вернувшись домой с занятий, или с работы, или с тусовки, получает по мозгам с такой силой, будто его снова застали за отвратительнейшим преступлением из всех существующих на земле – за тайным поеданием кремовых розочек, разноцветных цукатов и шоколадных зайцев с роскошного торта, приготовленного для большого семейного торжества. Естественно, первой реакцией обвиняемого становится недоумение, а второй – растущий гнев и тотальное отрицание. Он отрицает все – и предполагаемую вину, и семейные ценности, и родительские права, и свои обязанности… Обвиняемый превращается в обвинителя – да притом еще старается перещеголять своих прокурорш. Но это – плохой выбор.
Если мама и папа сильно беспокоятся за будущее своего ребенка, и вдруг рядом оказывается мощный катализатор их тревоги в виде внучатой тетки с языком такой длины, что впору им очки на носу поправлять… Неудивительно, что происходит срыв. Родители боятся: «Он не пробьется!», а Сенчковские и иже с ними боятся, что пробьется. Но разбираться в собеседнике некогда: надо перемыть косточки тому, кто отсутствует, и получить психологическую разрядку. Тетеньки и дяденьки, нуждающиеся в сокровенных деталях для пополнения своего «критического арсенала», упорно (мы бы даже сказали, профессионально) допрашивают расклеившихся родичей, те выкладывают как на духу – в общем, наступает «взаимное сердец лобызание»[47]. Родители не всегда понимают, из каких побуждений сочувствующие им столь охотно поддакивают. Папам и мамам кажется: человек видит их проблему, сознает ее глубину и сложность и от души сопереживает тем, кому придется такую огромную проблему решать. А на самом деле это просто шпион, который использует болтливого предка в темную.
Пора вешать на стену гостиной плакат довоенных лет: мрачная тетка в красной косынке, с пальцем у рта, а внизу – предупреждение: «Не болтай!»
На уловки вражеского агента из лагеря самозабвенных сплетниц могут попасться представители практически любого психологического типа: эпилептоиды не одобряют нарушения правил и догм; истероидам хочется продемонстрировать свою родительскую любовь; импульсивные и активные просто сбрасывают излишки энергии; психастеноиды изливают свои сомнения и понижают уровень тревожности; и даже шизоиды могут углубиться в рассуждения на тему «Нынче молодежь вся такая непредсказуемая» – как бы проводя научное исследование на пример собственного отпрыска. Отпрыску это, разумеется, не кажется теоретическим изысканием. Особенно когда про него, про объект изысканий, начинают гулять слухи. Ребенок полагает, что предки его подставили. Продали врагам за банку тушенки, пачку сигарет и трофейный радиоприемник. А родители всего–навсего по глупости доверились недостойному доверия. Сами–то вы разве не попадались? Никогда?
Основой неконструктивной критики, помимо сочетания глупости и тревожности (со стороны ваших родителей), становится зависть (со стороны собирателей и распространителей сплетен). О ней Пушкин писал, что она – сестра соревнования, «следственно из хорошего роду». Только чаще соревнование преобразуется в зависть, нежели наоборот. Подобное превращение начинается, когда три женщины останавливаются на углу, чтобы поговорить, и завершается, когда одна из них уходит. Ушедшая первой может быть уверена: и ее промахи, и тем паче ее достижения под микроскопом рассмотрят. И все–таки… человечество упорно старается найти зависти позитивное применение. Вероятно, вам тоже не чужды такие попытки. Без зависти нельзя получить полноценного удовольствия от похвальбы. А без самолюбования как поднять самооценку?