Домашняя работа

Гончарова Галина Дмитриевна

– Ваше сиятельство, а….

Лиля сдвинула брови.

– Лэйр Ганц, мне странно, что приходится объяснять такие вещи мужчине. Тем более вам. Но я все-таки скажу. Когда женщина теряет ребенка, она теряет и много крови. И выпускать еще… Четверть части крови человек потеряет, и его уже не вернешь. Он умрет. Как вы думаете, кем надо быть, чтобы так поступить?

Шевалье искренне задумался. А действительно… При кровотечении еще кровь выпускать? Чем надо было думать?

Надо бы этого докторуса, по возвращении…

Лилиан Иртон всхлипнула.

Отвлекшись, лэйр Ганц не видел, что она со всей дури ущипнула себя за руку, так, чтобы слезы появились.

– Простите, шевалье. Мне до сих пор не хочется об этом вспоминать… Простите…

Графиня развернулась и ушла, сгорбившись. Шевалье почувствовал себя скотиной. Ну вот. Нашел о чем вспомнить. Расстроил женщину. А ей ведь и так нелегко приходится. Столько свалилось, а она старается еще заменить мать своей падчерице, беспокоится.

Родная мать столько для детей не сделает. Единственное, что удивляло шевалье, это обучение Миранды Кэтрин с детьми простонародья. Вирмане, сын священника…

Хотя графиня пояснила свою позицию четко.

Пусть ребенок привыкает быть первым, учится командовать, управлять, распоряжаться, да и стыдно ей будет быть ниже каких-то холопов. Пусть учится.

Ганц мог бы возразить, но не стал. Было в этом и что-то верное. Уж учиться ребенок точно стал лучше. Да и сама графиня частенько присутствовала на уроках. При ней-то ничего не случится.

Он посмотрел в ночь.

Сутки.

Надо пережить эти сутки. Потом все должно проясниться. Или с пиратами разберутся, или пираты разберутся с вирманами. На выбор.

Если первое, во что Ганц верил больше, начнется его работа.

Если второе – скорее всего они тут и полягут. Что печально.

А он и не ожидал закончить свою жизнь в кровати.

Лиля вздохнула. Так, проветрилась, вздохнула, лапши навешала… Вроде получилось. Хотя и пришлось экспромтом. Ничего. А теперь к своим.

Тахира и Джейми она гоняла до рассвета, заставляя отрабатывать швы на подушке. Ну да ладно. Лучше заплатить усталостью сейчас, чем жизнями потом.

Раны шили и здесь. Но непрофессионально. А вот подход грамотного хирурга – это была новинка. И Лиля предвидела расспросы от Тахира.

Но это потом, все потом…

Потому что к обеду начали поступать первые раненые.

И начался ад.

Работа, работа, работа…

Лиля ощущала себя, как в травмпункте на практике.

Ей было страшно, но надо было работать. В основном – диагностировать и шить. Перевязывать. Промывать и очищать раны. Кое-что уже сделал Джейми в полевых условиях. Но большая часть легла на плечи Тахира и Лили.

Лиля успела расспросить Эрика, когда проверяла его ногу, на предмет недочетов. Но Джейми можно было похвалить. Рана была умело обработана, вычищена и перевязана.

Так что вирманин вовсю зубоскалил и, кажется, даже пытался улыбаться графине. Но куда там.

На

работе Лилиан Иртон была медиком. Эрик – пациентом. Она могла заговорить зубы, и вполне профессионально. Но раз больной сам с этим справляется – зачем напрягаться?

Работорговцы были застигнуты врасплох. И серьезного сопротивления не оказали. Так, ножевые ранения, пара сабельных… Работы много, но работа стандартная. Неприятно было пару раз, когда Лиля увидела племянника Хельке с распоротым боком. Там пришлось влить в мальчишку стакан самогонки, продезинфицировать ею же несколько волосков – и шить.

Прощупать ребра на предмет повреждений, зашить рану и наложить тугую повязку. Ничего, справимся. И не такое видели – это не проникающее в живот, при котором пришлось удалять селезенку. Справедливости ради, тогда Лиля не ассистировала, только присутствовала и училась.

Тахир то ассистировал, то шил сам.

Пациенты шли потоком.

Каких-то посторонних эмоций не было. Не люди. Просто – существа. Существа, на которых есть повреждения. И ее дело, как врача, единственного грамотного хирурга на весь мир, разобраться с повреждениями.

Усадить пациента или уложить. Дать стакан или два самогонки для анестезии. Снять наложенную Джейми повязку, проверить рану, промыть, очистить, зашить. Наложить повязку с медом – и следующий на очереди.

Лиля отлично понимала, на ранних стадиях она поборется с инфекцией, но начнись что серьезнее… Правда, что ли, попробовать по-старинке рану плесенью замазывать? Так ведь не панацея. Все равно половина перемрет.

Кое-кому Джейми вообще стянул рану наспех, лишь бы кровь остановить, и теперь требовалось срочно снимать самоделки и работать уже профессионально.

Лиля забыла обо всем. Сейчас важен был только один конкретный человек. Который был ее пациентом. И рана. Каждая рана была ее личным врагом. И ее надо было ликвидировать. Быстро и качественно.

Болела спина. Голова. Руки.

Лиля давно уже плюнула на субординацию и пристраивалась так, как было удобно. На коленях – так на коленях. Понадобится – на брюхе поползем. Подобие хирургического стола она отдала менее опытному Тахиру. По лицу градом катился пот, хотя окна в импровизированной операционной были открыты настежь. Рядом так же каторжно трудился Тахир. Джейми тоже не остался в стороне. И приходилось еще смотреть, чтобы они не ошибались.

Несколько женщин трудились на подхвате, но много ли им доверишь? Привести-увести пациента, получше его устроить, поддержать, налить самогону. Выдернуть несколько волосков и прополоскать в спирте. Помогали и дети. Они не спорили. Все понимали – там их родители. И мало ли кому…

К вечеру женщина просто валилась с ног от усталости. И даже не поверила, что поток пациентов иссякает.

Обработала последнего, уселась прямо на пол, вытерла пот со лба и выдохнула:

– Твою ж…

Последующую речь графини история не сохранила. Но упоминала она явно не птичек и пчелок.