Домик на реке
Шрифт:
— Открой, — сказал Степочка.
— А кто вы?
— Мальчики, — сказал Коля.
— Мы потерпели кораблекрушение, — сказал Степочка.
— Хорошо, я сейчас открою.
Что-то зашуршало, двинулось за дверью, звякнул крючок. Степочка толкнул дверь.
Они очутились в маленьком темноватом чуланчике с крохотным квадратным оконцем. Когда-то в оконце было стекло, но теперь от него остались только два осколка по углам. Почти весь чуланчик занимал сундук, и на этом сундуке под одеялом лежала девочка.
Чуланчик
У нее было маленькое личико, бледное до синевы. Черные ресницы, черные брови. Очень большими темными глазами она спокойно, без удивления осмотрела Степочку и Колю.
— Как ты сюда попала? — спросил Степочка.
Он все еще не мог привыкнуть, что остров оказался обитаемым.
— Я здесь живу, — сказала девочка.
— Всегда здесь живешь? — удивился Коля.
— Раньше — всегда.
— А теперь?
— Теперь я не знаю, где буду жить.
Она отвечала внятно, отчетливо, но как-то безучастно и, казалось, не совсем сознавала то, что происходит. Коля протянул руку и положил ей на лоб. Так делала мама, когда хотела узнать, не болен ли Коля. Лоб у девочки был очень горячий.
— Ты давно лежишь? — спросил он.
— Не знаю.
— Не знаешь?
— А сейчас утро или вечер? — спросила она.
— Утро, — ответил Коля.
— Была ночь, потом был день, потом опять ночь, потом опять день… Нет, не помню, у меня все в голове спуталось… Лежу с тех пор, как вернулась.
— Вернулась? Откуда ты вернулась?
— Из Германии.
— Ты была в Германии?
— Да. Меня увели.
— Ты там работала?
— На заводе.
— Долго?
— Нет, не очень. Я убежала.
— Куда ж ты убежала?
— Днем я пряталась, а ночью шла навстречу нашим войскам.
— И встретила?
— Встретила.
— Отчего ж ты не сразу вернулась?
— Лежала в госпитале. Я оттуда написала письмо.
— Кому?
— В город. Одному человеку.
— Ты уже была в городе?
— Нет, я прямо сюда. Зашла только в деревню, там, за протокой. В деревне меня все знают, в каждом доме. Они дали мне с собой картошки. Я переехала сюда, на остров, посмотрела на могилку, пришла в дом и заболела.
— Тебя навещал кто-нибудь из деревни?
— Навещал? Нет, никто не навещал. Они думают, что я давно уже в городе. Я им сказала, что только переночую на острове и пойду в город.
— Кто ж тебя кормил?
— Никто.
— Ты сама себе готовила?
— Нет.
— Степа, она много дней ничего не ела! — воскликнул Коля.
Степочка побежал к печке и крикнул:
— Картошка готова!
— Мне совсем не хотелось есть и сейчас не хочется, — сказала девочка. — Я лежала и ничего не помню, словно спала, мне только было то очень холодно, то очень жарко. Когда я открывала глаза, я видела свое окошко и ту длинную висящую ветку березы. Вон она качается, там, за окошком. Я столько раз смотрела на эту ветку — и когда была совсем маленькая и когда уже ходила в школу… Очнусь, открою глаза, увижу окошко и ветку — и радуюсь. Ночью сквозь листья видны звезды, и кажется, будто они растут на ветке, как яблоки. Потом опять все пропадет. Открою глаза, увижу: уже день, и ветка вся тонет в солнечном свете, дрожит и сияет каждым листочком. И вспоминаю, что я опять на родной стороне… Сколько прошла я дорог, и полей, и мостов!.. И вот снова я дома, и все кончилось, и я пойду в город, и там нет больше немцев, а только свои… Я смотрела на ветку и пела…
Коля не совсем ясно понимал то, что она говорила, и стал опасаться, уж не бредит ли она. Быть может, действительно, разум ее затуманился, потому что слова ее стали сбивчивы и говорила она так, словно разговаривала сама с собой. Степочка выплеснул из котелка кипяток, принес котелок в чулан, поставил на пол и стал вынимать горячие, сразу обсохшие картофелины. Они обжигали ему пальцы, и он дул на них и подбрасывал их на ладонях, обчищая. Он забыл о том, что сам очень голоден, и прежде всего хотел накормить девочку.
Он пальцами тыкал ей картошку прямо в губы. Но она как будто не понимала, чего от нее хотят, и, не разжимая губ, отворачивалась.
— Садись, садись! — уговаривал ее Степочка. — Ешь! Ты, может быть, не любишь без соли? Коля, посади ее.
Коля взял ее за узенькие плечи и приподнял, но она сразу опять упала, раскинув по подушке черные волосы. Они оба отступили от сундука, растерянные, смущенные своим неуменьем ей помочь.
Однако глаза ее вдруг стали яснее, и она, видимо, поняла, чего от нее хотят.
— Кушайте сами, — сказала она. — Пожалуйста, кушайте. А я полежу.
Она вытянулась, затихла, веки ее закрылись, и нельзя было разобрать, спит ли она или смотрит из-под длинных ресниц в окошко. Степочка и Коля ели, обжигаясь, горячую картошку, которая казалась им необыкновенно вкусной. Они ели молча, потому что были очень голодны.
— Так ее оставить нельзя, — сказал Коля, когда котелок почти опустел. — Не может она лежать тут совсем одна.
Степочка кивнул. Дожевав и проглотив, он сказал:
— Мы побудем здесь с ней, пока она не поправится. Потом мы возьмем ее с собой и поплывем вместе.
— Куда?
— Как куда? На Черное море.
Но Коле этот план не понравился.
— Как же мы поплывем, если наш челнок пропал? — спросил он.
— Тю! — сказал Степочка. — Здесь на берегу возле каждой деревни сколько угодно лодок.
— Нет! — возразил Коля твердо. — Неужели ты не понимаешь, что ей нужен доктор?
Мысль о докторе не приходила Степочке в голову. Он заколебался.