Домик номер десять
Шрифт:
Расположение было точно таким же, как в десятом. Две комнаты, кухонная зона, душ, уборная и маленький холл-прихожая по центру.
— И сейчас ты, конечно, скажешь, что тебе нравятся такие, как я, — усмехнулась Роза.
— Естественно, мне нравятся такие, как ты, иначе, зачем бы я с тобой занимался любовью? — Матвей подмигнул. — Серега Витальевич красавчик, например, — усмехнулся. — Я всю жизнь в спорте, мне нравятся женщины в хорошей спортивной форме, если хочешь, здоровые. Я в восторге от твоей немного экзотической внешности, от примеси восточной крови в твоем лице и фигуре. Мне нравятся твои ноги, видно, что ты не один
Его руки огладили ноги, начиная с подъема и пальцев — Роза поджала их от неожиданности, — по икрам, остановился на коленях, их обвел пальцами, а потом поцеловал каждую.
— Я в восторге от линии твоих бедер, — медленно вел руками, казалось, не пропуская ни сантиметра. — И я в полнейшем восторге от твоей попы, если бы ты знала, сколько пошлых мыслей мне приходит в голову, когда я смотрю или даже думаю о ней. — Матвей быстро расправился с шортами Розы, буквально вынув Розу из них, заодно поставив девушку рядом с краем кровати. — И я в абсолютнейшем восхищении от твоей груди, — руки мужчины опустились на уже голую грудь, расстегнуть несколько пуговиц оказалось минутным делом. — Она не маленькая. Грудь должна помещаться в ладонь, а у меня большие ладони, — огладил округлости, чувствительно сжал. — И мне нравится, что она не помещается! — Матвей начала осыпать поцелуями груди, обходя соски, их он поглаживал пальцами, опускаясь губами ниже и ниже. — И у тебя отличный пресс, крепкий, — губы опустились еще ниже.
Роза не заметила, как сделала малюсенький шаг к кровати, как одним движением Матвей уронил ее на край, подтянув ягодице ближе к себе и развел ее ноги, а потом и вовсе перестала что-либо замечать и воспринимать его слова. Матвей Розенберг всю жизнь в спорте, интересно, какая дисциплина натренировала его язык? Спустя миллиарды головокружительных мгновений, когда Роза растянулась в бессилии на кровати, еще не придя в себя, лицо Матвея возникло перед ней.
— Попалась, Лягушонок, — с этими словами он навис над ней, и не успела она подумать, что после ее оргазма времени совсем не прошло, и вообще, пока не понятно, жива она или все же нет, как почувствовала, что он скользнул, без привычной уже деликатности, сразу. И так же сразу начал двигаться. Сильно и мощно вколачивая себя, ритмично, поступательно-вращательными движениями, заставляя Розу задыхаться от восторга, наплевав на ответные движения. Тем более, ладонь Матвея припечатала живот и ощутимо придавила.
– Держись крепче, — закинул ее руки себе на шею, одним рывком подтянул дальше по кровати, и Роза поняла, до этого было не мощно и вовсе не сильно.
Роза скулила, хваталась за шею, стонала, пока не перешла на крик. Она бы пришла в полнейший восторг от происходящего, если бы вспомнила значения слова «восторг» или собственное имя. Наверное, в это время несколько бабочек-шизофреничек, живущих в животе Розы, верещали от восторга, а астральное тело Розы наблюдало сверху и просило у бабочек затянуться.
Распластавшись на постели, Роза не находила в себе силы произвести хотя бы одно слово, подать звук, пошевелить конечностями. Она так и лежала, раскинувшись, смотря ошалевшими глазами в потолок, пытаясь выплюнуть запутавшуюся прядь. Вся потная, с головы до ног, и счастливая.
Матвей лежал рядом, так же смотрел в потолок и тяжело дышал. Не менее потный и счастливый.
— Теперь ты поняла, почему мне не нравятся субтильные женщины? — тихо спросил через время.
— Это стереотипы, — прохрипела Роза.
— Это жизнь, — он наконец-то перевернулся на бок и оглядел Розу. — Здорово ты выражаешь восторг. Громко.
— Ты тоже, — усмехнулась. — Громко.
Они выражали свой восторг до самого утра. Такого опыта у двадцативосьмилетней Розы не было никогда в жизни. Матвей Розенберг одной ночью перечеркнул всех мужчин в жизни Розы, не только прошлых, но и будущих. И Роза пока не понимала, как ей относиться к этому факту.
Роза неслась к административному корпусу, словно ей черти жгли пятки. Сегодня ее дежурство, а мама с Виктором с утра должны были отправиться в веревочный парк развлечений с Олесей, освободив время Альбине «для себя».
Ресепшн был закрыт. Как оказалось, изнутри. Роза позаглядывала в окна, дернула несколько раз дверь, бесполезно. Скорей всего, Альбина не разобралась с замком, его заклинило. Роза обошла помещение с обратной стороны, открыла черный вход, которым пользовались от случая к случаю, он чаще был закрыт и завален стремянками, ведрами, тряпками, какими-то деревяшками, коробками, мотками веревок — сокровищами Палыча. Никто не решался это выкинуть, свои богатства Палыч знал не только «в лицо», но и по происхождению, а также надобность каждой мелочи.
Рванув дверь на себя, Роза замерла. Прикрыла глаза ладонями и стала пятиться к выходу.
— Доброго дня, — на нее надвигался Михаил, застегивая на ходу легкие джинсы, кипенно-белого цвета. — Вы не помешали, все уже случилось, — для чего-то поставил в известность ошалевшую Розу. — Хотел вас спросить, — Миша закрывал собой обзор и делал это осознанно, даже вызывающе. — Вы не составите нам компанию сегодня на рафтинге? Мы все собираемся сплавляться, Матвей уже договорился.
— А? Аааа… да? — Роза пыталась заглянуть за мужчину и понять, что ей надо ответить — это максимум. Минимум — что происходит, помимо очевидного. Ей соглашаться, подыгрывать Альбине или вызывать полицию?
Господи, почему ты создал Розенбергов такими здоровяками. Иногда это очень неудобно! Из-за спины выглядывала Альбина и отчаянно кивала в знак согласия, она махала руками, прыгала, жестикулировала, закатывала глаза. Кенгуру под градусом какой-то, а не блондинка. Потом Михаил, как ни в чем не бывало, сообщил, что «общий сбор в шестнадцать», и вышел через черный ход. Вышел так, словно зашел в тронный зал, причем, в его собственный. Имени себя!
— Кстати, — заметил перед выходом. — Я снял шестнадцатый домик. Он был занят, по понятным причинам, но я бы хотел заехать, — протянул руку, ошалевшая Роза выдала ключ, благо он был у нее в кармане шорт, пробурчав, что через полчаса придет уборщица.
— Не сомневаюсь в этом, — и вышел. Или вошел. В тронный зал.
Роза обернулась на Альбину, та плотоядно облизывала губы, так, что если бы Роза не видела своими глазами то, что она видела, сомнений бы не осталось. Розе стало дурно. Это совсем не те подробности, которые хочется знать о своей сестре, да о ком угодно!
— Ты не поверишь, — масляным голосом проговорила Альбина. — Ты. Не. Поверишь.
— Уверена, что не хочу это знать, — Роза открыла дверь изнутри рывком, заранее зная, что так просто от Альбины она не уйдет.