Домик номер десять
Шрифт:
— А теперь выдохни и расскажи, какая чума в тебя вселилась?
— Никакая! — Роза смотрела на искреннее удивление Матвея и не находила слов. Это надо же, он еще и возмущается! Какое глупое и, главное, бездарное представление!
— Давай по порядку, влетела твоя сестрица и заявила, что ты убежала. Ты действительно убежала. Почему? — Матвей помолчал. Роза тоже молчала. — Почему? Повторяю вопрос. Возможно, твое решение верное, возможно, — подчеркнул интонацией, — возможно, я соглашусь с этим и даже провожу к машине, но я хочу знать причину.
— Причину? Он хочет знать причину! Я не хочу смотреть, как ты трахаешь мою сестру! Это достаточная причина для тебя, надеюсь?! — Роза попыталась отступить на пару шагов.
— Я… что? Трахаю? Твою сестру? Альбину? Эту горе-Беляночку с отбитым мозгом? Ты тоже получила травму при ударе об воду, да? Я даже боюсь спросить, что тебя подвигло подумать такую глупость!
— Что думать? Я видела, вернее слышала. Или видела. В общем, все понятно. Вы трое, в палатке. Извращенцы какие-то, честное слово, — последнее Роза прошептала и отвернулась.
— Даже трое? А чего не четверо или пятеро? Олег тоже совершеннолетний и половозрелый парень, зачем отказывать себе.
— Ну, это вы сами разберетесь, без меня, — взвизгнула и сделала еще одну попытку отойти.
— Какая у тебя богатая фантазия, лягушонок, — вдруг засиял Матвей. — Какая раскрепощенная леди, неожиданно, признаюсь, даже подумать не мог, что тебя подобное в голову придет.
— А что я должна была подумать? — третья попытка вырваться не увенчалась успехом.
— Например, что мой братец, по совместительству хомо эректус, претендующий на премию Дарвина, которому категорически запрещено нырять, нырнул за твоей сестрицей, претенденткой на ту же премию, и теперь мучается от болей. Я делал ему массаж, а потом вколол лошадиную дозу обезболивающего, пока Свет Ясно Солнышко Альбинушка заламывала руки и рыдала на груди героя. Я бы и ей засадил с огромным удовольствием, но не то, что ты подумала, а галоперидола какого-нибудь! Уж прости. То же самое я могу сказать и про Мишу. Они стоят друг друга, еще бы занимались членовредительством без меня и не рожали до этого детей. И, кстати, — продолжил, пока Роза хватала ртом воздух, рассчитывая траекторию своего падения сквозь землю. — Ничего не имею против подобного досуга других, по молодости, было дело, практиковал. Сейчас могу сказать однозначно, лично меня это не интересует. Мне не нравится идея делить женщину, не нахожу в голом мужике рядом никакой привлекательности, все это скорее раздражает, чем заводит. Вообще-то, я и сам могу справиться, со всеми возможными вариантами, — Матвей скользнул взглядом по Розе настолько красноречиво, что та покрылась румянцем до корней волос, хотя ее и сложно было удивить вариантами, хотя бы в теории. — Но как тебе-то пришло в голову, что… лягушонок, какие черти в тебе спрятаны?! — мужские руки чувствительно сжали ягодицы Розы и один раз шлепнули, не сильно, но… возбуждающе.
— А… — Роза сжала ноги от прострелившего желания. Внезапного. Видимо, перепады настроения, нездоровые фантазии, эмоциональная каша в голове сыграли с гормонами Розы злую шутку. — Альбина говорила, что не против… и… в общем. Я этого не говорила! — опомнилась и зажала рот рукой.
— О, похоже, Миха нашел достойную его женщину, — засмеялся. — Весело им будет.
Роза замерла в мужских руках, как мышонок, вернее, как лягушонок, по версии русского богатыря Розенберга М. То ли педагогический опыт Матвея сказывался, то ли тепло, исходящее от тела мужчины, то ли устаканившиеся эмоции, упавшие ровно в низ живота, разбудившие Розиных бабочек-шизофреничек, но убегать резко расхотелось. В целом Роза ощущала себя желе. Похотливым желе, возбужденным.
Она пододвинусь ближе и переступила с ноги на ногу.
— Роза, — почти простонал Матвей. — Ты не делаешь мою жизнь проще, верно?
— Не делаю, — согласилась, кивнув.
— Мне очень сложно держаться от тебя подальше, — нагнулся к губам, шепча. — Я не демонстрирую своих отношений и чувств. Тем более детям. Если младшие не поймут, а старшие, может быть, сделают вид, что не видят, то надеяться на благоразумие средних не приходится. Ты не представляешь, насколько они вредные, — продолжал шептать, лаская горячим дыханием губы.
— Но тут же нет средних, никого нет, — проскулила Роза, в то же мгновение возненавидев себя за слабость.
— Ты наблюдательная, — Матвей в это же мгновение подхватил Розу, она обвила его ногами, удивившись, с какой легкостью он держит ее на весу и передвигается в темноте, сойдя с тропинки в сторону.
Провел большим пальцем по губам. Не выдержала, лизнула палец, а потом втянула в рот, слушая с наслаждением, как зашипел сквозь зубы Матвей. Через пару шагов она уже упиралась спиной в дерево, поняв, что кора не мешает и не царапает, Роза не замечала ее.
Существовали только руки, губы, срывавшееся дыхание, громкий шепот, горячий, мурашки по спине, острое, почти невыносимое желание. Матвей одновременно держал и прижимал к себе Розу, второй рукой пытаясь справиться с женской футболкой, скинуть ее прочь. Застежка бюстгальтера поддалась сразу, еще на стадии, когда была скрыта трикотажем.
— Держись крепче, — с этими словами почти обмякшую девушку придержала сильная рука, Роза почувствовала, что они поменялись местами, и уже Матвей стоял у дерева.
Вернее, уже не стоял. Он осторожно опустился на траву, в этом месте она была густая и высокая, источающая душный аромат, свойственный горным цветам, немного горьковатый, с примесью полыни, тысячелистника и зверобоя. Мужские губы хаотично оставляли поцелуи и шептали настолько пронзительные слова, что у Розы кружилась голова. Она терлась об уже обнаженную мужскую грудь, и волоски щекотали ставшие сверхчувствительными соски.
Немного отодвинувшись, исхитрилась дернуть молнию на своих джинсах и шортах Матвея, ерзая, надеясь нехитрыми движениями стащить с себя злосчастный деним. Ничего не получалось, лишь шов сильнее раздражал, Роза почти скулила в нетерпении. Рукой она поглаживала нешуточную эрекцию, облизывая губы, мечтая о том, чтобы все это «недоразумение» оказалось у нее во рту. И как же она раньше не думала об этом? Почти преступление — оставлять такой шикарный орган без оральных ласк.
Со своими джинсами ей справиться не удалось, мешало нетерпение. Роза сползла по бедрам к коленям Матвея, нагнулась, смотря, как откидывается на дерево Матвей, поняв ее намерения, и аккуратно облизала головку, посасывая и играя, как чупа-чупсом, с причмокиванием, которое, Роза была уверена, заводило Матвея сильнее самого действа. Пока не насадилась ртом ниже, и еще ниже, заставив Розенберга М. почти зарычать и надавить на ее затылок.
Подалась, как требовали, именно так это ощущалось, требованием. И начала старательно оглаживать ртом, то захватывая почти до самого конца, то поигрывая с головкой. Бесконечно долго, возбуждаясь от тактильных, вкусовых ощущений и чувства власти над Матвеем. Он направлял рукой ее голову, но рулила она, и это не поддавалось сомнению. Гремучая, почти ядовитая смесь похоти и нежности, запретного и законного. Боязнь быть застуканными и отчаянное желание продолжения.
— Все, все, — взмолился Матвей, тем не менее, не делая даже намека на остановку. — Лягушонок, — прошептал, собравшись. — Я сейчас кончу, и ты останешься с альтернативными вариантами.
Альтернативные варианты, любые, Розу не устраивали. Она хотела внутри себя член, только и только так. Хотела до боли, почти до истерики. Постанывая от недовольства, что нельзя получить все и сразу, Роза оторвалась от сладкой игрушки, продолжая съедать ее глазами. Бывают же красивые члены. Шикарные. Божественные. У Матвея был такой. Академически прекрасный член!