Доминион
Шрифт:
— Но…
Фриц вскинул голову, наслаждаясь теплыми поцелуями светила.
— Ты боишься, Джон Скеллан?
— Ничуть, — ответил Скеллан и шагнул к фон Карштайну.
Сперва ощущения были странные, более яркие, чем даже при его жизни. Кожу покалывало, и казалось, что нечестивый огонь вот-вот охватит его.
— Сосредоточься. Бояться нечего. Сфокусируйся на ощущениях, расползающихся по твоей коже, и затуши их. Давай же.
Скеллан поднес руку к лицу. Кожа стала безобразно розовой.
— Что со мной происходит?
— Ты горишь изнутри, сконцентрируйся.
— Или?
Зловещая
— Или сгоришь.
Жестокая прозаичность ответа фон Карштайна — вот, оказывается, и все, что требовалось.
Скеллан сфокусировался на опаляющем жаре под кожей и приказал ему утихнуть.
На миг он испугался худшего, почувствовав внезапную вспышку в лимфатических железах под мышками и между ног. А потом все пропало. Ощущений не осталось вовсе. Огонь погас.
— Видишь? — спросил Фриц.
— Мы все это можем?
— Наше племя? Да, у нас у всех есть сила справиться с жаром. Но немногие решаются на это, предпочитая уют теней ночного мира.
— Мне жаль дураков.
— Не жалей. Жалость следует оставить в старой жизни, Скеллан. Наслаждайся триумфом и знай, что день не страшен. Пусть это знание освободит тебя.
Так и случилось.
А остальные, как и сказал Фриц, продолжали цепляться за тьму, хотя могли бы гордо разгуливать днем. Это вызывало у Скеллана отвращение.
Иммолай Фей уронила руки. Усталость взяла свое. Пятьсот трупов в различных стадиях разложения и разной степени целости столпились вокруг некроманта. Черви ползали по ошметкам гниющей плоти, мухи кружились над мертвецами, привлеченные могильным смрадом. Зомби шаркали и покачивались, исполняя для Фей жуткий танец.
Очень скоро народ Миденхейма узнает истинное значение слова «страх». Болезненный урок будет преподан людишкам самым жестоким образом. А потом, когда Белые Волки потерпят поражение, вампиры отдадутся кровавой ярости.
— Готов? — спросил Скеллан темнокожего мужчину, стоящего рядом.
— С самого рождения.
— Досадно только, что ты не был готов, умирая, — заметил Скеллан без всякой иронии. — Мы двинемся второй волной, следом за трупами. Поджигайте храмы и залы собраний, чтобы выкурить оттуда живых. Убивайте мужчин и детей, но женщин оставьте фон Карштайну.
— Как пожелаешь.
— Это не мое желание. Будь моя воля, я освободил бы зверя в себе и полностью отдался мщению. Я отпустил бы поводья, дал бы вампирам свободу действий. Пусть бы мир узнал, что бывает, когда кормится аристократия ночи.
Его смуглый компаньон холодно улыбнулся:
— Воистину, мы способны на лютые чудеса. Жаль только скот.
— Жаль? Нет, нет, нет, — повторил Скеллан наставление фон Карштайна. — Зачем тратить время на нечто столь… банальное? Жалость для жизни, оставшейся позади. Сосредоточься на себе, питайся радостью, которую несут их страдания.
Вплотную к опущенной решетке стояла бледная от страха женщина, прижимающая к груди ребенка. Издалека она жутко напоминала Лизбет, но сходство это не тронуло Скеллана. Когда придет время, она сгорит, как и его покойная жена. Для него это уже ничего не значило.
Битва была свирепой и кровавой.
Белые Волки выступили, копыта их коней высекали искры из мостовой, когда бойцы по двое-трое проходили под массивной аркой городских ворот. Боевые рога трубили атаку. Отряд под воинственные кличи выкатился на равнину валом смерти. Флаги хлопали на ветру. Лошади, чуя в воздухе запах крови, нетерпеливо ржали.
Горн снова пропел одинокий короткий и яростный сигнал, и Волки ринулись в бой.
Молодой Волк с огненно-рыжими растрепанными волосами, скачущий во главе всадников, закинул голову и взвыл, яростно раскручивая боевой молот.
Они врезались в шеренги мертвецов на полном скаку, сминая ряды противника, расплющивая тяжелыми железными молотами хрупкие кости скелетов.
Иммолай Фей умело управляла зомби, бросая их под копыта коней Волков, вынуждая животных пугаться и падать. Полилась кровь — это вампиры освободили зверей в себе и подключились к сражению.
За кавалерией шагали пехотинцы, ведущие рвущихся с поводков псов.
Стрелы дождем сыпались со стен города, поражая и врагов, и друзей. Лучники не отличались особым мастерством, но к чему мастерство, если нужно наполнить небо ливнем погибели? Важно лишь, чтобы смертоносный дождь не прекращался.
Фортуна отвернулась от мертвецов, хотя их силы опирались на зомби, управляемых Фей. Белые Волки дрались с отчаянием обреченных. Они знали, что если проиграют, то потеряют больше, чем свои жизни. Они сражались за жизни — и смерти — каждого укрывшегося за крепостными стенами города Белого Волка, и это понимание добавляло целеустремленности их ужасающей боевой ярости. Это была их битва, их дом, и на этот раз они выстоят. Это их долг перед павшими.
Скеллан дрался, как демон. Его меч бил, колол, рубил, вспарывая животы и перерезая глотки всем без разбора, и в то же время вампир не выпускал из виду Фрица фон Карштайна, ведущего свою войну против живых Миденхейма. Узнав предводителя Волков или просто чувствуя, что этот человек сменил Йерека и таким образом занял центральную позицию в рядах врагов, Фриц безжалостно прорывался к преемнику гамайя. Сталь глухо звенела о кость. Кричали люди. Это была бойня.
А потом эти двое встретились, молодой Волк и бессмертный зверь, и все закончилось, не успев стать битвой: стрела, попавшая в лошадь, свалила животное, оно рухнуло, раздавив ногу своему всаднику, пригвоздив беспомощного юного Волка к вязкой земле посреди поля боя.
Фон Карштайн нагнулся, обдав зловонным дыханием лицо всадника, и руки его сомкнулись на горле врага.
Скеллан стремительно перенес вес на отставленную назад ногу, завертелся, держа меч как можно ниже, подсек бойцу поджилки, кувыркнулся, уворачиваясь от несущегося на него молота, и вскочил на ноги. Один удар — и последний солдат, стоявший между ним, Фрицем и молодым Волком, повалился со вспоротым брюхом. Скеллан скользнул в грязь, ухитрившись в мгновение ока покрыть расстояние, отделяющее его от фон Карштайна, нет, не в мгновение ока, в одно биение сердца живого человека — а для юноши, придавленного павшей лошадью, этот один удар и составлял разницу между жизнью и смертью.