Домоседы

Рыбаков Вячеслав Михайлович

Я ничего не почувствовал.

– Ах вот как, - сказал я.
– Звездолет. Мы куда-то летим?

– Уже прилетели. Больше трех лет.

– Куда же?
– спросил я после паузы.

Он снова помедлил с ответом. Казалось, произнесение одного-двух слов требует от него колоссального напряжения и всякий раз ему нужно заново собираться с силами. Я отчетливо слышал его дыхание.

– Эпсилон Индейца.

Я ударил плашмя прозрачный колпак. Громкий хлопок угас в сумеречной пустоте ангара. В отшибленных ладонях растаяла плоская

боль.

– Долго летели?

– Двадцать шесть лет.

Я не знал, что еще спросить.

– Все хорошо?

– Хорошо. Да.

И тут меня осенило.

– Так это же смена поколений!

– Да.

– Значит, тот инспектор школы...

– Один из пилотов. Они действительно учили нас...

– Пилотов... Подожди! А передачи? Мой концерт в Мехико? Мы каждый день... Книги? Фильмы?!

– Информационная комбинаторика. Это Ценком.

– Ценком?

– Центральный компьютер. Он отвечал за надежность моделирования среды.

Сын поднял лицо наконец. Это было страшно. Он переживал сейчас такое горе, какого я и представить, наверное, уже не мог. И горе это было - боль за меня?

– А ну-ка возьми себя в руки!
– резко сказал я.

Это выглядело, конечно, нелепо и смешно, как дешевый фарс, тонконогий пузатый композитор призывал к мужеству звездоплавателя. Но мне было странно весело, точно я помолодел. Сердце билось мощно и ровно. Я был удивлен много меньше, чем должен был бы удивиться. Собственно, я всегда знал это, всегда ощущал все это - ожидание, бешеный полет и сверхъестественное напряжение, пронизавшее неподвижность вокруг; и вот я прилетел наконец!

– Я должен все увидеть.

Он молча поднялся, и мы двинулись, лавируя между машинами; лифт взметнул нас куда-то высоко вверх, мы оказались в коридоре, пошли. Коридор медленно уходил влево. Впереди и слева стена раскололась, выбросив изнутри сноп нестерпимого, ядовито-алого света, и в коридор вышли два человека в блестящих пластиковых халатах до пят и темных очках, плотно прилегающих к коже; из-за очков я не смог понять, чьи это сыновья. Они увидели меня и остолбенели, один схватился за локоть другого. Не замедляя шага, мы прошли мимо, и вскоре стена рядом с нами вновь раскололась. Мой сын сказал:

– Вот рубка.

Я увидел их планету.

Мягкая, тяжелая голубая громада висела в звездной тьме.

– Мы на орбите?
– хрипло спросил я.

– Да.

Стена за нами закрылась. Я подошел к пультам, над которыми возносились экраны, опустился в кресло - наверняка в кресло одного из пилотов, возможно от старости уже умершего; я понимал, что мне не следует сидеть в нем, но ноги мои вдруг снова совсем ослабели.

– Когда же назад?
– спросил я.

Сын помотал головой.

– Что... н-нет?

– Никогда назад, - медленно проговорил он.
– Мы - человечество. Два корабля уже идут с Земли следом.

– Подожди, - мысли у меня путались; шок проходил, и я начал понимать, что ничего не

понимаю.
– Подожди. Давай по порядку.

Он молчал.

– Ну что ты дуришь, - ласково сказал я.

Он сел на подлокотник кресла рядом со мною.

– Нравится?

– Очень, - искренне сказал я.

– Там, вблизи, - еще прекраснее. Дух захватывает иногда.

На нижнюю часть гигантского туманного шара стала наползать тень.

– Ну?

– Что тебе сказать... Были отобраны люди с чистыми генотипами, со склонностью к уединению, с профессиями, предполагающими индивидуальный, кабинетный труд. Согласие участвовать дали процентов шесть из них. Еще полпроцента отсеялось за год тренажерной проверки. Остальные составили экипажи кораблей, ушедших к пяти звездам.

– Но... подожди, что ты такое говоришь?!
– Я почти рассвирепел. Почему мы ничего?..
– Я не умел сформулировать вопрос, - любая попытка облечь происшедшее в слова делала его настолько диким и невероятным, что язык отказывался повиноваться.
– Мы же все знаем... считали... что - на Земле!

Он покачал головой.

– Да-да... Память о собеседованиях была блокирована, а легкое внушение закрепило уже сложившиеся склонности к замкнутому образу жизни, неприязнь к технике... это оговаривалось сразу и, наверное, отпугнуло многих... Вот почему я так растерялся утром - ведь ты просто не мог поднять гравилет...

– Но зачем?! Зачем, ты мне можешь сказать?

– Разве ты не понимаешь сам?
– устало спросил он.
– Чтобы жизнь была полноценной, нужно жить на Земле.

– Но пилоты...

– Пилоты! Профессионалы в летах! Их было шестеро - и пятерых уже нет... ну что они могли? Только контролировать полет, только руководить... помочь учиться на первых порах... Кто рожал бы детей? Хранил и умножал ценности духа? И не забывай о... о нас. Если родители не живут, а только ждут...
– он помолчал.
– Ригидная установка на неполноценность бытия и ожидание чудесной, осуществляемой кем-то перемены...
– Он качнул головой безнадежно.
– Десяток тяжелейших комплексов и маний, поверь, все просчитано не раз и не два. Когда освоим планету, память вам деблокируют, мы уже нашли похожий остров, даже профиль литорали подправили, чтобы совпадение было полным.

– А если кто-то не доживет?

– Так в чем беда? То-то и оно! Он так и не узнает ни о чем. Всю свою жизнь он прожил полноценно... на Земле, понимаешь? На Земле...

Стало совсем темно.

– Я часто восхищаюсь вами, - вдруг сказал он.
– Более четверти века встречать одних и тех же людей, с которыми не связан никаким общим делом, только близостью жилищ, - и не возненавидеть друг друга, сохранить дружбу, любовь, остаться людьми. Вырастить детей...

– Смешно, - выговорил я.
– Значит, все, что мы там вытворяем, никому не нужно? Просто чтобы время скоротали от того момента, как родили вас, до смерти. Никому...